– конечно, и мне налей.
– понимаешь, класс – это то, что человек больше видит и чувствует, чем формулирует, это присутствует и в людях, и в животных, это, например, чувствуется в воздушных гимнастах, в том, как они выходят на арену, это проглядывает в их походке, манерах, это у них внутри и снаружи, но чем больше внутри, тем это заметнее снаружи, это происходит и у тебя, когда ты танцуешь, внутреннее содержание проявляется внешне.
– я тоже так думаю, это не просто сексуальные движения, это мои переживания, я пою, я разговариваю танцем.
– да еще как! я все просек!
– знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты покритиковал меня, что-нибудь посоветовал, я должна постоянно совершенствоваться, поэтому я сделала себе эту сцену и все время тренируюсь, давай, я буду танцевать, а ты по ходу обсуждать, и не стесняйся, говори откровенно.
– давай, только для храбрости надо выпить еще.
– вот бутылка, распоряжайся.
она скрылась за кулисами и вскоре появилась на сцене в новом костюме, зазвучала песня:
«когда ночная бабочка Нью-Йорка
желает вам спокойной ночи,
солнце встает.
спокойной ночи, милая».
мне приходилось кричать, чтобы перекрыть музыку, я ощутил себя крутым режиссером с дебильными голливудскими мозгами.
– НЕ УЛЫБАЙСЯ, КОГДА ВЫХОДИШЬ. ЭТО ВУЛЬГАРНО. ТЫ – ЛЕДИ. ТЫ ДЕЛАЕШЬ ОДОЛЖЕНИЕ, ВЫХОДЯ НА ПУБЛИКУ. ЕСЛИ У БОГА ЕСТЬ ПИЗДА, ЗНАЧИТ, ТЫ И ЕСТЬ БОГ. ТОЛЬКО ЕЩЕ ЧУТЬ-ЧУТЬ МИЛОСЕРДИЯ. ТЫ – СВЯТЫНЯ. У ТЕБЯ ЕСТЬ КЛАСС. ДАЙ ЭТО ПОЧУВСТВОВАТЬ!
я налег на виски, отыскал на кровати пачку сигарет и стал курить одну за другой.
– ВОТ-ВОТ – ТО, ЧТО НАДО! ТЫ ОДНА В КОМНАТЕ! ПУБЛИКИ НЕТ! ТЫ ХОЧЕШЬ ЛЮБИТЬ, ПРЕВОЗМОГАЯ СЕКСУАЛЬНОЕ ТОМЛЕНИЕ, ЛЮБИТЬ, ПРЕОДОЛЕВАЯ СТРАДАНИЯ!
часть ее костюма полетела прочь.
– А СЕЙЧАС СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ НЕОЖИДАННО! СКАЖИ, КОГДА БУДЕШЬ УХОДИТЬ С АВАНСЦЕНЫ. ШЕПОТОМ, ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО. ВСЕ, ЧТО ПРИДЕТ ТЕБЕ В ГОЛОВУ. ТИПА КАРТОШКА ДРЮЧИТ ЛУКОВИЦУ!
– картошка дрючит луковицу! – прошипела она.
– НЕТ! НЕТ! СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ СВОЕ!
– потаскуха лижет яйца! – выдала она.
я чуть не обкончался и поскорее налил еще виски.
– А ТЕПЕРЬ БЕЙ НАПОВАЛ! МОЧИ! СРЫВАЙ ЭТИ ЧЕРТОВЫ СТРИНГИ! ДАЙ МНЕ ЗАГЛЯНУТЬ В ЛИЦО ВЕЧНОСТИ!
она обнажилась, вся спальня была в огне.
– ДВИГАЙСЯ БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БУДТО ТЫ СХОДИШЬ С УМА! ПОЛНЫЙ ОТРЫВ!
у нее получалось, на какое-то время я лишился речи и замер, истлевшая сигарета обожгла мне пальцы.
– СМУТИСЬ! – заорал я. она выполнила.
– ТЕПЕРЬ МЕДЛЕННО, МЕДЛЕННО, МЕДЛЕННО ДВИГАЙСЯ КО МНЕ! ЕЩЕ МЕДЛЕННЕЕ, МЕДЛЕННЕЕ. ЗА ТОБОЙ МОЩЬ ЦЕЛОЙ ТУРЕЦКОЙ АРМИИ! ИДИ НА МЕНЯ МЕДЛЕННО! О ГОСПОДИ!
я уже был готов прыгнуть на сцену, когда она прошептала: «потаскуха лижет яйца», но сдержался, выпил на посошок, попрощался и свалил, дома я принял душ, побрился, вымыл посуду, взял с собой пса и поспешил на автобусную остановку.
Мириам была вымотана.
– ужасный день, – жаловалась она. – одна из наших дур смазала все печатные машинки, и они перестали работать, вызвали мастера, он пришел и стал орать на нас: «какого черта вы тут смазывали!» потом Коннерс насел на нас, чтобы мы наверстали упущенное время, у меня пальцы просто онемели от этих гребаных клавиш!
– ничего, милая, – успокаивал я, – сейчас ты примешь горячую ванну, выпьешь чуть-чуть и придешь в норму, у меня там в духовке картошечка томится, потом я поджарил мясца с помидорчиками и, как ты любишь, горячие французские булки с чесночком.
– господи, я вымоталась, как ломовая лошадь! мы пришли домой. Мириам рухнула в кресло и
сбросила туфли, я принес ей выпивку, она тяжело вздохнула и, глядя в окно, произнесла:
– какие красивые эти плети душистого горошка, особенно когда сквозь них пробиваются солнечные лучи!
она была просто доброй девчушкой из Нью-Мексико.
ну а с Рени я виделся еще несколько раз после той встречи, но это было уже не то. так наше знакомство ни во что и не вылилось, во-первых, я опасался, что соседи настучат Мириам, и во-вторых, наши отношения строились на постулате, что я воспринимаю Рени только как артистку и леди, в чем мы друг друга и убедили, поэтому любая сексуальная активность немедленно разрушила бы строго беспристрастные отношения артиста и критика и неминуемо привела бы к банальной склоке, а то, как оно складывалось, было даже забавней и перверсивней обычной постельной гимнастики, но спалился я не на Рени, а на пухлой домохозяйке – жене автомеханика, что проживала в доме позади нашего, как-то часов в 10 утра она заявилась одолжить то ли кофе, то ли сахару, то ли еще чего-то там. на ней была свободная ночнушка, и когда она склонилась над шкафчиком, чтобы отсыпать кофе или чего она там хотела, пухлые сиськи просто вывалились наружу.
это было грубо сработано, она смутилась и покраснела, во мне все закипело, я чувствовал себя так, будто в меня вкачали тонны энергии и она забродила во мне в поисках выхода, в следующее мгновение мы уже тискались в объятиях, я давился парными прелестями и представлял себе ее мужа, который в этот момент заезжает на своей тележке под какую-нибудь машину и, сыпля проклятиями, орудует замасленным гаечным ключом, потом я уволок сладкую пышку в спальню и выпустил из себя забродившую дурь, получилось неплохо, только было странно наблюдать, как этот пончик забирается в ванну вместо Мириам, потом она ушла, мы так и не сказали друг другу больше ни слова, кроме тех первых, когда я открыл дверь и она попросила чего-то там одолжить – то ли кофе, то ли сахару или чего она там хотела, скорее всего, она пришла одолжить меня.
через пару дней, поздно ночью, Мириам, подвыпив, вдруг заявила:
– я слышала, ты потягиваешь эту толстушку с заднего дома?
^- ну, не такая уж она и толстушка.
– отлично, только я не намерена это терпеть, я вкалываю, а он развлекается, все, уходи.
– до утра-то можно остаться?
– нет.
– да куда я сейчас пойду?
– хоть к чертям собачьим!
– и это после того, что было между нами?
– и это – после того, что было между нами!
я попытался как-то смягчить Мириам, приласкать, но это только пуще разозлило ее. благо сборы были неутомительны, все, чем я владел, уместилось в небольшом картонном чемодане, повезло мне и с жильем, у меня оставались кое-какие деньжата, и я снял приличную комнатуху на Кингсли-драйв за вполне разумную плату, я тогда долго гадал, как это Мириам вычислила меня и эту пампушку и совсем проигнорировала отношения с Рени. но потом до меня дошло, дело в том, что все они там дружили, они постоянно общались или непосредственно, или телепатически, или еще каким хитрым способом, который мужчинам и неведом, достаточно было малейшего намека, любой маломальской информации, и все – мужик спекся.
иногда, проезжая по Западной авеню, я примечал афишу ночного клуба, там значилась и Рени Фокс, только ее имя не было заглавным, имя первой артистки красовалось неоновыми буквами, а уже ниже среди еще парочки других имен была и Рени. я так и не посетил это заведение.
