за мной поднимется Себастьян с кистью и банкой краски. Я делаю первый шаг: лестница оказывается очень холодной и рифленой на ощупь. Смотреть вверх, напоминаю я себе. Будущее впереди. Не смотреть вниз. Никогда не оглядываться. Никогда не показывать им, что тебе тяжело или страшно.
— Давай, Кэрри.
— Ты можешь это сделать.
— Она уже наверху. Обожемой! Она на крыше!
Это Мэгги.
— Кэрри? — окликает меня Себастьян. — Я прямо за тобой.
Полная оранжевая луна трансформировалась в яркий белый шар, окруженный миллионами звезд.
— Здесь, наверху, очень красиво! — кричу я. — Вам всем нужно посмотреть.
Я медленно поднимаюсь выше и встаю на корточки. Это не так сложно. Я напоминаю себе обо всех тех ребятах, которые уже проделывали это раньше: если они смогли, то и у меня получится. Себастьян стоит наверху лестницы с банкой краски в одной руке и кистью в другой, я ползу к краю крыши и начинаю рисовать. Группа внизу скандирует:
— Один… Девять… Восемь.
— Тысяча девятьсот восемьдесят… — И как раз когда я собираюсь нарисовать последнюю цифру, мои ноги начинают скользить. Банка выпадает из моей руки, один раз подпрыгивает и катится по крыше вниз, оставляя за собой огромное пятно. Мэгги кричит. Я падаю на крышу, карабкаюсь, чтобы ухватиться за деревянный конек, слышу глухой звук, с которым банка ударяется о газон. И больше… ничего.
— Кэрри? — неуверенно спрашивает Мышь. — Ты в порядке?
— Да.
— Не двигайся! — кричит Питер.
— Не буду.
Я так и делаю. Но проходит меньше минуты, и я мучительно медленно начинаю сползать вниз. Я пытаюсь пальцами ног упереться о кровлю, чтобы остановиться, но мои сникерсы скользят прямо по блестящему пятну красной краски. Я убеждаю себя, что не умру, что мое время еще не настало. Ведь если бы я умирала, я бы это знала, правильно? Какая-то часть моего мозга понимает, что что-то царапает мои ладони, но я пока не ощущаю боли. Я уже представляю себя в гипсе, когда неожиданно какая-то сильная рука хватает меня за запястье и тащит наверх к коньку. В этот момент я вижу, как лестница сползает с края крыши, а затем раздается хруст веток, и я понимаю, что лестница упала в кусты.
Стоящие внизу начинают кричать.
— Мы в порядке. С нами все хорошо. Мы не пострадали, — отвечает им Себастьян, когда Вой полицейской сирены пронизывает воздух.
— Спрячьте лестницу в коровнике, — командует Лали. — Если копы упросят, то мы просто стоим здесь и курим. — Мэгги, дай мне бутылку, — говорит Уолт. Он кидает ее в коровник, и она разбивается.
Себастьян тянет меня за руку.
— Нам нужно перебраться на другую сторону.
— Зачем?
— Не задавай вопросов, просто делай, что я говорю, — приказывает он, пока мы карабкаемся через конек крыши. — Лежи ровно на спине, чуть согнув колени.
— Но так я не смогу видеть, что происходит, — протестую я.
— Слушай меня, не двигайся, ничего не говори и молись, чтобы копы нас не заметили.
Сердце у меня в груди устроило настоящий барабанный бой, но я стараюсь не обращать на это внимания и прислушиваюсь к тому, что происходит внизу.
— Здравствуйте, офицеры, — обращается Уолт к подъехавшим полицейским.
— Что вы, ребята, здесь делаете?
— Ничего. Просто стоим курим, — отвечает Питер.
— Вы пили?
— Нет, ну что вы, — отвечают все в один голос.
Тишина, а затем шлепание ног по мокрой траве.
— Это что еще такое, черт побери? — спрашивает один из копов. Свет от его фонарика скользит по крыше и по небу. — Вы, ребята, красите коровник? Это преступление — нарушение частной собственности.
— А ну, Марон, — обращается Лали к одному из конов. — Это же я.
— Вау, — говорит Марон. — Лали Кэндеси. Эй, Джек. Это Лали, дочка Эда.
— Может, осмотрим все вокруг? — осторожно спрашивает Джек коллегу теперь, когда перед ним дочь босса.
— Не. Мне кажется, все в порядке, — говорит Марон.
Джек фыркает:
— Хорошо, детки. Вечеринка окончена. Мы хотим убедиться, что вы сядете в машины и в безопасности доберетесь до дома.
И они все уходят.
Мы с Себастьяном продолжаем лежать мерзнуть на крыше. Я смотрю на звезды, мысленно думая о человеке, который находится всего в нескольких дюймах от меня. Если это не романтично, то я не знаю, как еще это назвать.
Себастьян перегибается через край крыши:
— Я думаю, они ушли.
Неожиданно мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться. Смех Себастьяна — я никогда не слышала ничего подобного — глубокий, хриплый и немного мелодичный, похож на спелый фрукт. Я воображаю, что его губы тоже немного фруктовые на вкус, но в то же время сильные. Жалко, что губы парией всегда оказываются не такими, как ты себе их представляешь. Иногда они жесткие и сильные, а иногда похожи на мягкие пуховые подушки.
— Итак. Кэрри Брэдшоу, — говорит он. — Каков твой великий план теперь?
Я подтягиваю колени к груди:
— Никакого.
— У тебя нет плана? Наверное, это впервые.
Неужели он думает обо мне, что я какая-то нервная тупица? Я что, произвожу впечатление человека, у которого на все случаи жизни заготовлен план? Я всегда считала, что поступаю в большинстве случаев спонтанно:
— У меня не всегда есть план.
— Но ты всегда выглядишь так, как будто точно знаешь, что делаешь.
— Я?
— Ну да. Ты ходишь такая целеустремленная, что я просто не успеваю за тобой.
Что это значит? Это сон? Я действительно сижу и разговариваю с Себастьяном Киддом?
— Ты мог бы позвонить…
— Я звонил. Но твой телефон вечно занят. Поэтому сегодня ночью я хотел заехать к тебе домой, но увидел, как ты садишься в пикап Лали, и последовал за вами. Я решил, что вы надумали что-то интересное.
Он говорит, что я ему нравлюсь?
— Ты определенно девушка с характером, — добавляет он.
С характером? Это хорошо или плохо? Я имею в виду, разве парни влюбляются в характер?
— Я думаю, иногда я могу быть… забавной.
Ты очень забавная. Ты очень интересная, и это замечательно. Большинство девушек скучные.
— Да?
— Да ладно, Кэрри. Ты девушка, и ты должна это знать.
— Я думаю, что большинство девушек довольно интересные. Я имею в виду, они интереснее, чем парни. Вот ребята действительно скучные.
— Я скучный?
