— Ты? Ты совсем не скучный. Я просто имела в виду…
— Я знаю. — Он пододвигается, немного ближе. — Тебе холодно?
— Я в порядке.
Он снимает свой пиджак. Пока я его надеваю, он обращает внимание на мои исцарапанные во время падения ладони.
— О, боже, — говорит он. — Это, должно быть, больно.
— Немного. — На самом деле ладони дико горят в тех местах, где я содрала кожу. — Это не самое ужасное, что со мной происходило. Однажды я упала с пикапа Кэндеси и сломала ключицу. Я не знала об этом до следующего дня, пока Лали не отвела меня к врачу.
— Лали — твоя лучшая подруга?
— Точно. Она моя лучшая подруга с тех пор, как нам исполнилось по десять лет. Эй, — спрашиваю я, — а кто твой лучший друг?
— У меня его нет, — отвечает он, рассеянно глядя на деревья.
— Я думаю, что у мальчишек всегда с этим проблемы, — задумчиво говорю я и оцениваю свои руки. — Как ты думаешь, мы когда-нибудь слезем с этой крыши?
— А ты этого хочешь?
— Нет.
— Тогда не думай об этом. Когда-нибудь кто-нибудь придет и снимет нас. Может быть, Лали или твоя подруга Мышь. Она клевая.
— Угу, — киваю я. — У нее вся жизнь просчитана. Она подала раннее прошение в Йельский университет. И ее определенно примут.
— Это, должно быть, хорошо, — говорит он с оттенком горечи.
— Тебя заботит твое будущее?
— А разве не всех оно заботит?
— Наверное… Но я думала… Я не знаю. Я думала, что ты собираешься в Гарвард или что-то типа того. Разве ты не учился в частной школе?
— Учился. Но я понял, что я не очень-то хочу в Гарвард.
— Как кто-нибудь может не хотеть в Гарвард?
— Потому что все это чушь. Стоит мне поступить в Гарвард, и все пойдет по накатанной. Мне придется пойти в юридическую или бизнес-школу. Потом я начну носить костюм, работать в большой корпорации, каждый день ездить на электричке в Нью-Йорк-Сити. А затем какая-нибудь девица женит меня на себе, пока я успею это осознать, у меня уже будут дети и ипотека. Все. Игра закончена.
— Эммм. — Это не совсем то, что девушка хочет услышать от парня, но я должна присудить ему дополнительные очки за то, что он был откровенен. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Вот я всегда говорю, что не собираюсь вообще выходить замуж. Это слишком просто и предсказуемо.
— Ты изменишь свое мнение. Все женщины рано или поздно выходят замуж.
— Но не я. Я собираюсь стать писателем.
— Ты похожа на писателя, — говорит он.
— Я?
— Угу. Ты выглядишь так, как будто в твоей голове постоянно роятся какие-то мысли.
— У меня прозрачная голова?
— Немного. — Он наклоняется и целует меня. И в этот момент моя жизнь разделяется на две части — до и после этого поцелуя.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Превратности любви
— Повтори мне слово в слово, что он сказал.
— Он сказал, что я интересная. И что у меня есть характер.
— Он сказал, что ты ему нравишься?
— Я думаю, что произвела на него впечатление.
— Если он под впечатлением от тебя, то это не обязательно значит, что ты ему нравишься, — говорит Мэгги.
— Я думаю, что если парень говорит, что, ты интересная и что у тебя есть характер, то он имеет в виду, что ты особенная, — считает Мышь.
— Но это не означает, что он хочет быть с тобой. Может быть, он думает, что ты особенная… и странная, — говорит Мэгги.
— Итак, что произошло после того, как мы ушли? — перебивает ее Мышь.
Пришла Лали и спасла нас. Себастьян указал, что получил достаточно впечатлений за одну ночь и уехал домой.
— С тех пор вы не общались, я правильно понимаю? — спрашивает Мэгги.
Я притворяюсь, что у меня зуд, и начинаю чесать раздраженное место:
— Неа.
Но ведь это ничего не значит…
— Он позвонит, — уверяет меня Мышь.
— Конечно, позвонит. Он просто обязан позвонить, — говорит Мэгги с излишним энтузиазмом.
С той ночи, когда мы пытались написать год нашего выпуска на коровнике, прошло четыре дня, а наша компания все никак не может успокоиться. Вот, например, сейчас мы уже наверное, раз в двадцатый обсуждаем, что случилось после того, как приехали копы и всех, кроме меня и Себастьяна, разогнали. Сначала вернулась Лали и спасла нас. Затем, подъехали Мышь и Уолт, но к тому моменту мы уже ушли, забрав с собой лестницу, поэтому они решили, что все в порядке, и отправились по домам. Но по- настоящему смешно было в понедельник, когда мы пришли в школу: стоило кому-то из нас выглянуть в окно и увидеть цифры 198 и большое красное пятно, как он начинал смеяться так, будто вот-вот лопнет.
Тем утром на собрании Синтия Вианде затронула вопрос произошедшего и официально заявила, что вандализм не остался незамеченным и что злоумышленникам, если их, поймают, будет предъявлено обвинение. На что мы зафыркали, как котята. Все, за исключением Питера.
— Неужели копы могут быть такими кретинами? — продолжает он спрашивать нас снова и снова. — Они же там были и видели нас.
— И что же они видели? Кучку ребят, стоящих около старого коровника?
— Этот Питер — беее, — говорит мне Лали немного позже. — Он такой параноик. Что, черт возьми, он там делал?
— Я думаю, ему нравится Мэгги.
— Но Мэгги встречается с Уолтом.
— Я знаю.
— Так что, получается, она встречается с ними обоими? Разве это нормально — гулять с двумя парнями одновременно?
— Послушай. — Питер догоняет меня в коридоре. — Я не уверен, что мы можем доверять Себастьяну. Что, если он нас сдаст?
— Не переживай. Он последний человек, то может это сделать.
После того поцелуя одно упоминание имени Себастьяна стало для меня невыносимым, теперь его образ невидимой тенью повсюду следует за мной: в душе он подает мне шампунь, его лицо всплывает между строк в моих тетрадях. В воскресенье Мэгги, Уолт и я ездили на блошиный рынок, и, роясь в корзинах с футболками шестидесятых годов, я постоянно думала, какая из них понравилась бы Себастьяну.
Конечно, он позвонит.
Но он все не звонил.
Прошла неделя, наступило утро субботы, и мне нужно было собираться ехать на собеседование в
