— Нет.
Я сдвигаюсь туда, где Уолт не может меня видеть, прикладываю палец к губам и делаю гримасу, предостерегая Мэгги от каких-либо высказываний.
— Эй, что происходит? — спрашивает Лали, поймав мой взгляд. — Ты получил место менеджера в закусочной?
— Да типун тебе на язык, — отвечает Уолт.
Я раньше не слышала, чтобы он так говорил. Вероятно, фраза почерпнута у Рэнди.
— Сюрприз гораздо интересней, — говорит Уолт, слегка покачиваясь. — Я собирался дождаться полночи, но есть подозрение, что к этому моменту я уже буду в отключке.
Уолт оглядывает комнату, чтобы удостовериться, что он привлек всеобщее внимание. Затем продолжает, и кое для кого его слова посильнее разрыва бомбы.
— Для тех, кто еще не понял, я теперь официально гей.
На мгновение в комнате воцаряется молчание, словно каждый решает, как ему реагировать на заявление Уолта, вне зависимости от того, знали они об этом или нет. Молчание прерывает сдавленный смешок Лали.
— И это все? — спрашивает она. — Ты гей? В этом сюрприз?
— Огромное тебе спасибо, — отвечает Уолт с наигранным возмущением.
— Поздравляю, мужик, — говорит Питер.
Он пересекает комнату, осторожно прижимает Уолта к себе и похлопывает по спине.
— И когда ты об этом узнал? — спрашивает он, словно Уолт только что объявил, что ждет ребенка.
— А когда ты узнал, что ты натурал, Питер? — хихикаю я.
— Ну, — говорит Мэгги жеманно, — мы знали об этом.
На самом деле, об этом знали не все. Да и сама Мэгги после того, как мы устроили за Уолтом слежку, с толовой ушла в организацию их с Питером поездки в палаточный лагерь, так что оскорбление, нанесенное Уолтом ее чувству собственного достоинства, быстро забылось.
Я подняла свой стаканчик.
— За Уолта! — сказала я, а затем добавила: — И за нас. За тысяча девятьсот восемьдесят…
Внезапно кто-то громко стучит в дверь.
— Черт… — говорит Мышь, пряча принадлежности для курения марихуаны под диванные подушки. Питер ставит бутылку водки за кресло. Мы проводим руками по волосам, сдуваем с груди сигаретный пепел.
— Заходите, — предлагает Мышь.
Это ее отец, мистер Кастеллс. Несмотря на то что ему много лет, меня всегда поражает, до чего же он красив. Мышь утверждает, что когда он был молод, его называли Кэрри Грантом с Кубы.
— Надеюсь, вы неплохо проводите время, — вежливо спрашивает он, входя в комнату. По его выражению лица я догадываюсь, что он не просто так зашел.
— Кэрри, — говорит он. — Звонит твой отец. Ему необходимо немедленно поговорить с тобой.
— По всей видимости, у них есть старая машина, которой никто не пользуется. Они даже не подозревали, что ее нет на месте, пока я не позвонил, — говорит отец. По всему видно, что он напуган и шокирован.
— Пап, я уверена, все обойдется, — заверяю его я, молясь в душе, чтобы он не заметил, что вместо одной дочери-отступницы он имеет двух: беглянку Доррит и наркоманку — меня. Хотя я необыкновенно быстро протрезвела, да и действия марихуаны в голове как ни бывало.
— Как далеко они могли уехать? Ни у одной, ни у другой нет прав. Откуда Шерил вообще известно, как водить машину?
— Загадка. Я вообще ничего не знаю об этой семье, кроме того, что мама Шерил трижды была замужем.
Я киваю, глядя на дорогу. Несмотря на то что на дворе канун Нового года, на улицах пустынно и темно. У меня есть уверенность в том, что новый кризис с Доррит случился отчасти по моей вине. Нужно было уделять ей больше внимания. Но откуда мне было знать, что она собирается куда-то уехать? Она сказала, что пойдет на ночь кино в библиотеке. Папа, даже довез ее и подождал, пока она встретится со своей подругой Морой, которую мы знаем тысячу лет. Мама Моры сказала, что заберет девочек в семь и доставит Доррит домой, прежде чем они с Морой поедут к кому-то справлять Новый год. Однако, когда мама Моры появилась в библиотеке, дочь сказала ей, что Доррит ушла в торговый центр и ее кто-нибудь подвезет оттуда. Когда в девять она так и не появилась, папу охватила паника. Он звонил маме Моры, но та не брала трубку до десяти. Затем он позвонил в дом Шерил, надеясь, что Доррит, возможно, заехала к ней в гости, никого не предупредив, но ее младший брат сказал, что Шерил нет дома, а родители пошли в «Эмеральд». Папа позвонил в «Эмеральд», и тогда мама и отчим Шерил отправились домой и обнаружили пропажу старой машины. Теперь мы едем в дом Шерил, чтобы понять, как быть дальше.
— Пап, мне жаль, что так вышло.
Отец ничего не отвечает, только сокрушенно покачивает головой.
— Она, наверное, в торговом центре или на поле для гольфа. А может, просто где-нибудь гуляет.
— Я так не думаю, — говорит отец. — Она взяла пятьдесят долларов из ящика, где хранятся чистые носки.
Когда мы съезжаем с главной улицы, я отвожу глаза, чтобы посмотреть на «Эмеральд», словно я этого места никогда раньше не видела. Мы проезжаем еще немного вперед и подворачиваем на узкую улицу, битком набитую потрепанными домами. Наконец мы останавливаемся возле фермерского дома, окрашенного в голубой цвет. Видно, что краска сильно облупилась, зато крыльцо несет на себе следы недавнего капитального ремонта. Сквозь закрытые жалюзи пробиваются лучи света, и, пока мы рассматриваем дом, на крыльце появляется мужчина и смотрит на нас. У человека ярко-красное лицо, но, кажется, дело тут не в освещении.
— Я так и думал, — говорит папа мрачно. — Мэк Келлер.
— Кто это?
— Местный мастер по ремонту и строительству, — говорит отец таким тоном, словно эти слова все объясняют.
Мы заворачиваем в проезд, ведущий к дому, и останавливаемся позади пикапа. Сбоку к дому пристроен гараж для двух автомобилей. Он выглядит заброшенным. Одна из дверей открыта, внутри горит лампочка без плафона.
— Что это значит? — спрашиваю я.
— Мэк Келлер, что называется, мутный тип.
Папа отстегивает ремень безопасности и снимает очки, чтобы оттянуть неизбежный разговор.
— Мама отказывалась иметь с ним дело. У нее с ним были какие-то проблемы, которые касались строительства домов. Однажды мы застали Мэка Келлера в проезде у нашего дома, он стоял с ломом наперевес.
Как странно, что я этого не помню. Хотя, возможно, помню. Мне кажется, какие-то смутные воспоминания о склоке и о том, как нам, трем маленьким девочкам, велели спрятаться в подвале, у меня остались.
— Ты вызывал полицию?
— Нет. Мама вышла и поговорила с ним. Мне было очень страшно, а она, казалось, совсем не была напугана. Ну, ты знаешь маму, — говорит отец, и в голосе его появляются слезы. — Она была маленькая, но смелая, как черт. С Мими все боялись связываться.
— Я помню. А еще ей никогда не приходилось повышать голос, — добавляю я печально, чтобы внести свою лепту в воспоминания о маме. — Это была важная черта ее характера…
— Она была леди с головы до пят, и мужчины знали это, — вторит мне отец, вздыхая. — Она сказала Мэку Келлеру всего пару слов, и он убрался восвояси, поджав хвост.
Да, вот такой была моя мама. Леди с большой буквы. Даже когда я была маленькой, и то понимала, что мне такой никогда не стать. Я была слишком грубой и неловкой. Я вечно хотела поехать в те места,
