прыщей, но это не все: что-то еще в нем изменилось. Он стал… уверенным в себе. Черт побери, сначала Мышь, теперь Питер. Неужели все будут меняться в этом году?
Мэгги и Питер продолжают игнорировать меня, поэтому я поднимаю газету и притворяюсь, что читаю ее. Это привлекает внимание Питера.
— Что ты думаешь о «Мускатном орехе»? — спрашивает он.
— Полная чушь, — отвечаю я.
— Спасибо, — говорит он. — Я редактор.
Просто замечательно. Я сделала это снова.
— Если ты такая умная, то почему бы тебе не попробовать писать для газеты? — спрашивает Питер. — Я имею в виду, разве ты не говорила всем, что хочешь стать писателем? Что ты уже написала?
Возможно, он не хотел, чтобы его слова звучали агрессивно, но этот вопрос застал меня врасплох. Может ли Питер откуда-нибудь знать о письме из Нью Скул? Нет, это невозможно. И я разозлилась:
— Какое тебе дело до того, что я уже написала?
— Если ты говоришь, что ты писатель, это означает, что ты пишешь, — ухмыляется Питер. — Ну, а если это не так, то тебе стоит стать членом группы поддержки или что-то типа того.
— А тебе стоит засунуть свою голову в котел с кипящим маслом.
— Может, я так и сделаю, — добродушно смеется он, Питер, должно быть, один из тех типов, которые настолько привыкли, что их постоянно, оскорбляют, что уже не обращают на это внимания.
И тем не менее этот разговор выбил меня из колеи. Я забираю свою сумку с вещами для плавания и говорю, что иду на тренировку, притворяясь, что все происходящее мне безразлично.
— Что с ней такое? — спрашивает Питер, когда я убегаю от них.
Я иду через холм, что напротив стадиона, хлюпая каблуками в траве. Почему все время все так происходит? Я говорю людям, что хочу быть писательницей, и никто не воспринимает это всерьез. Это сводит меня с ума, особенно учитывая, что я пишу с шести лет.
У меня очень богатое воображение: например, я писала рассказы под названием «Второй номер» о семействе карандашей, которые все время пытались убежать от плохого мальчика, по имени Точилка. Затем я написала повесть о маленькой девочке с загадочным заболеванием, из-за которого она выглядела, как девяностолетняя старуха. И этим летом для того, чтобы попасть в программу для писателей, я сочинила целую книгу о мальчике, который превратился в телевизор, и никто в семье не заметил этого, пока он не израсходовал все электричество в доме. Если бы я рассказала Питеру правду о том, что я написала, то он рассмеялся бы мне в лицо. Как те люди из Нью Скул.
— Кэрри! — окликает меня Мэгги, пытаясь догнать. — Извини Питера. Он говорит, что пошутил насчет писательства. У него очень странное чувство юмора.
— И не говори.
— Ты не хочешь прогуляться по магазинам после тренировки по плаванию?
Я смотрю на высшую школу и на огромную стоянку за ней. Ничего не меняется.
— Почему бы и нет?
Я вытаскиваю письмо из учебника по биологии, мну его и засовываю в карман.
Кому какое дело до Питера Арнольда? Кому какое дело до Нью Скул? Однажды я стану писателем. Однажды, но, возможно, не сегодня.
— Блин, меня так тошнит от этого места, — говорит Лали, кидая свои вещи на скамейку в раздевалке.
— Меня тоже. — Я расстегиваю молнию на ботинках. — Сегодня только первый день тренировки по плаванию, а я уже все это ненавижу.
Я достаю из сумки один из своих старых купальников «Спидо» и вешаю его в шкафчик.
Я начала плавать еще до того, как научилась ходить. На моей любимой фотографии мне пять месяцев, и я сижу на маленьком желтом буйке в проливе Лонг-Айленд и лучезарно улыбаюсь. На мне милая белая шляпка и купальник в горошек.
— С тобой-то все будет хорошо, — говорит Лали. — А вот у меня действительно проблема.
— Какая же?
— Эд, — она строит гримасу, изображая своего отца.
Я киваю. Иногда Эд больше похож на ребенка, чем на отца, даже несмотря на то что он полицейский. На самом деле он больше, чем полицейский, он детектив — единственный в нашем городе. Мы с Лали все время смеемся над этим, так как он даже не может точно сказать, что он расследует, потому что в Каслбери никогда ничего, серьезного не происходит.
— Сегодня он подъехал к школе, — говорит Лали, раздеваясь, — и мы поругались.
— Что случилось на этот раз?
Семейство Кэндеси постоянно ругается, но у них это всегда больше похоже на игру, они отпускают шуточки и колкости в отношении друг друга или строят козни, — например, отбирают водные лыжи, чтобы другой ехал по воде голыми пятками. Иногда они и меня затягивают в свои «перебранки», и временами мне хочется, чтобы я родилась в семье Кэндеси вместо Брэдшоу, потому что тогда я бы все время смеялась, слушала рок-н-ролл и играла в семейный баскетбол летними вечерами. Мой отец, скорее всего, умер бы, если бы узнал об этом, но в жизни все совсем не так.
— Эд не будет платить за колледж. — Лали беззащитно смотрит мне в глаза снизу вверх, сложив руки на коленях.
— Что?
— Не будет платить, — повторяет она. — Он сказал мне об этом сегодня. Он сам никогда не ходил в колледж и чувствует себя прекрасно. Теперь у меня есть два варианта: я могу пойти в военную школу или устроиться на работу. Ему совершенно наплевать на то, что хочу я.
— О, Лали. — Я изумленно смотрю на нее. Как такое могло произойти? В семье Лали пятеро детей, поэтому у них всегда было туго с деньгами. Но Лали и я предполагали, что она пойдет в колледж — мы обе пойдем, а затем мы сделаем что-нибудь такое, что о нас все узнают. В темноте, лежа в спальном мешке на полу рядом с кроватью Лали, мы шепотом делились нашими самыми сокровенными тайнами. Я собиралась стать писательницей, Лали хотела завоевать золотую медаль по фристайлу. Но сейчас мне отказали в Нью Скул. А Лали даже не сможет пойти в колледж.
— Я полагаю, что я застряла в Каслбери навсегда, — раздраженно говорит Лали. — Может быть, я смогу работать в магазине «Энн Тэйлор» и получать пять долларов в час, а может, я устроюсь в супермаркет. Или… — Она шлепает себя по лбу. — Я смогу работать, в банке. Но думаю, что им нужен диплом из колледжа, чтобы быть простым кассиром.
— Так не должно быть, — настаиваю я. — Что-то обязательно произойдет…
— Что?
— Ты получишь стипендию по плаванию…
— Плавание — это не профессия.
— Ты все еще можешь пойти в военную школу. Твои братья…
— Оба в военной школе, и оба ее ненавидят, — огрызается Лали.
— Ты не можешь позволить Эду разрушить твою жизнь, — говорю я с напускной смелостью. — Найди что-то, что ты хочешь делать, и просто делай это. Если ты действительно чего-то хочешь, никакой Эд не сможет тебя остановить.
— Ну да. — В голосе Лали полно сарказма. — Сейчас все, что мне нужно сделать, это выяснить, что это что-то, чего я так хочу. — Она держит свой купальник и просовывает в него ноги. — Я не такая, как ты, о’кей? Я не знаю, чем я хочу заниматься всю свою жизнь. Мне всего семнадцать, и все, что мне сейчас нужно, это чтобы никто не ограничивал мои возможности.
Она разворачивается, хватает свою плавательную шапочку и случайно сваливает мою одежду на пол. Я наклоняюсь вперед, чтобы поднять ее, и вижу, что письмо из Нью Скул выскользнуло из моего кармана прямо к ногам Лали.
— Я подниму, — говорю я и тянусь за письмом, но она меня опережает.
