жалко. Помер Максим и как говориться, хрен с ним. Ну, мамаша всплакнёт. Ну, папаша поседеет. Нам-то что? Одним дураком меньше. А если вдруг он попадёт под «наш» вагон? И его переедет «наш» водитель? Тут могут и на ковёр вызвать — в отдел БД например (там свои трусливые дармоеды околачиваются), и дать пробздется так, что потом на седалище не присядешь. А могут и получки лишить, а там и должности. И придётся опять самим водить! Нет, только не это! А как же посиделки с обсуждением проделок какого- нибудь Петрова — Сидорова? А как же походы в магазин и практически свободный график? Как же власть? Если мы её потеряем, что скажут родственники из деревни? Мы ведь там у них в большом почёте! Нет, следует немедленно разработать бумагу. А на бумаге пишется, мол, все водители тщательно проинструктированы относительно школьных каникул, подписи их прилагаются, и, стало быть — к нам (начальникам) никаких претензий предъявлять не хрена. Мы — работаем, и не зря получаем свои немаленькие неконвертируемые. И пусть теперь эти водители давят, кого хотят. Седалище прикрыто надёжно.
На деле это выглядит так: вы приезжаете на конечную, и идёте отмечать путёвку у диспетчера. Отметив, вы двигаетесь обратно, но на пути у вас вырастает оплывшая фигура начальника маршрута, которая настойчиво приглашает вас войти в его кабинет. Там начальник, осклабившись, вещает вам с умным видом, мол, пора уже браться за ум и ездить — как положено, внимательно смотря по сторонам, и не давить зазевавшихся прохожих. Хотя бы на время каникул. Соблюдать все установки мудрых начальников, и вообще, быть дисциплинированным и собранным! И знать особенности пути, где может произойти нехорошее. А дабы не быть голословным, вещающий оплывший руководитель покажет пальцем где «плохие» места находятся. После данного краткого курса занимательной трамвайной географии вам подсовывают бумагу где вы обязаны расписаться как проинструктированный. И можете проваливать на все четыре. Что вы натворите дальше, начальникам глубоко до фени, бумага — то есть на руках. А чем больше бумаги, тем как известно чище жо… Впрочем неважно.
А возвращаясь к Александру, могу сказать так: судьба обошлась с ним исключительно жестоко. К моему глубочайшему сожалению. Он не смог впоследствии работать водителем — у него началось отслоение сетчатки глаза. К полнейшему ликованию чиновников. Грустно и нелепо. Но так очень часто происходит в нашей несуразной и стремительной жизни. Это — как раз истинная проза. Мрачная, печальная, удручающая…
Александра перевели в слесаря, после чего я уже потерял связь с ним, и ничего не знаю о его дальнейшей судьбе…
Но и Цветкова не плясала танец маленьких утят на натянутых нервах водителей долго. Ещё при мне её подтёрли самым привычным образом. Съели более прожорливые и обладающие большими связями представители отечественной бюрократии. Но о том речь впереди. А я, кажется, слегка отвлёкся. Начинался — то разговор о пульте управления с неработающим на нём спидометром.
Вот до чего может довести нежелание слесарей соединить два провода! Ладно, шучу. Разумеется дело не в них, а в нравах.
Так вот. Затем Морозова показала нам основные тумблеры — кто за что отвечает. Второй тумблер слева оказался включением света в кабине, три соседних — двери трамвая, за ними располагалась кнопка звонка. Следом шли тумблеры стеклоочистителя и включения габаритов. Также под рукой оказался отдельный тумблер фар, переключавшийся и на ближний свет и на дальний. По желанию. Прочие нам объяснять не стали в виду их почти полной не нужности для начинающих водителей. Только основное.
После детального рассказа, что для чего предназначено, и как правильно крутить и поворачивать ручки и тумблеры, Морозова посмотрев на часы, произнесла:
— Ну что, наверно пора трогаться.
Это заявление вызвало у нас сильное оживление. Поднялся галдёж и усиленная перекличка. Каждый пытался выразить свой восторг и радостное предвкушение предстоящей поездки. Однако наша начальница расставила всё по местам.
— Ездить вы не умеете! Поэтому слушать только меня. Не крутиться друг за другом, а следить за дорогой и за тем, что я говорю. Понятно?
Смешанный гул голосов возвестил о совершеннейшей понятливости.
— Та — а — а — к, — протянула она, подозрительно посматривая на каждого из нас по очереди. — С кого бы начать? Давненько такой большой группы не было!
— Может с меня? — негромко спросил Гена Николаев, выглядывая из-за спины Реброва.
Ответом ему был поток слов, приводить которые тут я думаю, не стоит. Основной их смысл заключался в обидных сравнениях с некоторыми деревенскими животными, в силу реформаторской деятельности наших правителей в последние два десятилетия — чаще встречающихся на территории независимой Украины. Откуда, я смею напомнить, происходил и данный член общества. Член умолк, сник и снова как в прошлый раз отошёл несколько в сторону. Где и начал демонстративно рассматривать внутреннее убранство трамвая.
Впрочем, Морозова бурю погасила ещё до того.
— Тихо-тихо, — сказала она. — Кто-нибудь из вас работал водителем когда-нибудь?
Выяснилось: некогда трудился водителем грузовичка Володя Фролов — «казах». Правда, недолго. После первой же аварии случившейся по его вине он уволился и с тех пор ничем управлять не пытался. А поскольку минимальный опыт всё же лучше чем никакого вовсе (к личной жизни это тоже применимо), то решено было для начала посадить за штурвал именно его.
— Выезд из депо дело не простое для новичка, — отрезала Морозова, — и нужно глядеть в оба. Здесь и несколько перекрёстков, и Беговая улица, да и «ленинградка» — это вам не прогулка по парку. Поэтому первым поедет… Владимир — правильно? — а потом поменяетесь. Не волнуйтесь — накататься успеете все.
Наставница встала, вышла из вагона, и уже снизу донёсся её недовольный голос:
— Та — а — а — к, а ворота нам кто-нибудь собирается открывать?! Ладно, придётся самим как всегда…
Морозова поспешила к воротам, и, проделав нехитрые манипуляции, растворила их настежь. После чего вернулась в вагон.
— Ну что притихли? — строго обратилась она к нам, слегка улыбнувшись. — Боитесь? А ты чего стоишь?
Данный вопрос оказался напрямую адресован Фролову, и впрямь в растерянности замершему возле водительского кресла.
— Садись… не стесняйся…
Володя незамедлительно внял её приглашению, и несколько неловко опустился на сидение.
Выглядел он довольно потешно. В первую очередь, оттого что не знал куда смотреть и с чего начать. Молодой человек вертелся, покашливал, и ёрзал на сидении, напустив на себя важно-озабоченный вид, и не обращая внимания на сыпавшиеся сзади многочисленные насмешки, произносимые, впрочем, вполголоса. Морозова в это время ушла зачем-то в конец салона и чем-то громыхала полностью поглощённая своим занятием. Остальные участники событий, и автор этих слов в их числе расположились неподалёку на сидениях, живо обсуждая между собой, как далеко удастся уехать Фролову, и не хватит ли его по дороге инфаркт. Данный вопрос, судя по тревожному выражению его лица, занимал обсуждаемого не меньше нашего. Наверняка про себя он говорил нечто вроде: «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!» А активнее всех выражал сомнение по поводу водительских навыков Фролова Николаев Гена.
Между тем, наставница вернулась, и, встав рядом с новоявленным водителем, произнесла:
— Ну что, включай управление. Сам по себе он вряд ли поедет.
— Хорошо, — молвил в ответ глухим упавшим голосом Володя. — А где? Я что-то забыл…
— А вот тут — вверху. Видишь? И вы все посмотрите, — обратилась она уже к нам, обернувшись, — чтобы потом не спрашивали по сто раз. Идите, посмотрите.
Мы вновь послушно рассредоточились вокруг кресла с сидящим на нём Фроловым.
— Вот здесь включатель управления… — продолжала она, — включать его необходимо так: поворачиваете ручку по часовой стрелке до конца. Не дёргая… плавно. Но сильно. Как только вагон заработает — отпускайте.
