Покинув вагон и прошмыгнув мимо ещё нескольких стоящих вокруг трамваев, я оказался возле лестницы ведущей наверх — к станции. Ветер ерошил волосы, разбитый асфальт хрустел под ногами, когда я шёл. И тут до меня донёсся чей-то мужской голос:
— Но-шпа… я всегда, когда у меня болит живот, пью но-шпу…
Я повернул голову и увидел шагах в пяти от себя двоих водителей. Они стояли возле «системы» под номером пятнадцать и вели неспешную беседу. Голос говорившего принадлежал моложавому с виду мужичку, которого звали Дима. Он был худощав, носил очки, его волосы местами уже изрядно поседели и он их всегда зачёсывал назад. Одет Димка (а именно так его звали все вокруг) был предельно просто: башмаки, джинсы и тёмная куртка, поверх которой «красовался» оранжевый жилет водителя трамвая. На вид ему я бы дал лет сорок — сорок пять. Какой уж тут «Димка»? Дмитрий Анатольевич скорей уж. Какой- нибудь. Впрочем, с отчеством я погорячился. Люди с такими сочетаниями не должны пыхтеть на трамваях. Но, во всяком случае, мне всегда было странно: как это люди не видят что он уже далеко не мальчик? А видимо такой у него был образ. Димка и всё тут.
Пока я работал подмастерьем (с наставником то бишь) у меня практически не имелось возможности с кем-то знакомиться. Даже не знаю почему. То ли это было негласным правилом — почти не замечать человека пока он недочеловек (неотстажировавшийся водитель), то ли просто не интересно, то ли есть о чём потрендеть с самим наставником, когда он выпрыгивает из вагона. Не знаю. Но так было — это я помню точно. А вот когда я стал настоящим водителем ситуация изменилась в корне. Тут я уже получше узнал своих коллег. Но даже тогда я кое-что знал о Димке по эпизодическим рассказам тех, с кем сводил меня случай. В частности я выяснил: он живёт с женщиной, у которой есть сын от её первого брака. Живёт уже давно и не очень хорошо. Означенный сын жены его — Димку по рассказам окружающих совсем не жалует и вообще ни во что не ставит. Однако сам Димка, сколько бы я его ни узнавал ближе впоследствии, всегда отличался весёлым нравом и неизменной доброжелательностью. В ту пору я ещё удивлялся как это мужик (Мужик!!!) может терпеть подобное отношение к себе? На мой тогдашний взгляд ему надо было послать его эту бабу с чужим ребёнком и найти себе достойную красавицу. Чтобы сделать ей своих детей. И держать её в уважении к себе. И только много позже я понял, что и сколько где стоит и где туже закручивать гайки (см. «Горький осадок»). А поскольку я предпочитаю рассказывать именно о людях, то предлагаю читателю вместе со мной пробежаться взглядом по персонажам, трудившимся в то непростое время на благо городского транспорта Москвы за весьма скромное жалование. И поэтому всю следующую главу я посвящу им. Но спешу успокоить: поведаю я далеко не обо всех водителях, а только о тех с кем я долгое время общался, работал и сталкивался в различных ситуациях. На большее я не претендую. Мне кажется, что, не сделав этого — не ознакомившись пусть и вкратце с этими людьми, читатель не составит себе такого полного представления о ремесле водителя трамвая и его повседневных буднях. Поэтому я приступаю. Знакомьтесь.
Глава 8. Передовики производства, или На кой хрен мне усрался этот трамвай?
— На кой хрен мне усрался этот трамвай? — громогласно заявил мне Валентин Прищеп — водитель с двадцатипятилетним стажем — почти сразу же после нашего знакомства.
Прищеп это его фамилия. Не удивляйтесь. Без всяких приставок «ка». Он ведь не питон. Валентин мне понравился с первого взгляда. Это был пузатый мужичок маленького роста, постоянно ходивший в мешковатых брюках и бейсболке. Он также носил небольшие усы, благодаря которым немного походил на исполнителя уголовных песен Круга. Только разумеется намного старше последнего. Валентин ненавидел трамвай так, как человек вообще что-то мог ненавидеть. Ненавидел начальство. Всё без разбора. Ненавидел нарядчиков. Ненавидел пассажиров. Ненавидел талоны. Ненавидел «выходы». Ненавидел вечерние смены. Ненавидел утренние. Не скрывал своей ненависти ни от кого. Постоянно громко ругал всё вышеперечисленное и грозил уволиться. И уволился — таки!!! — во что всерьёз никто не верил. Всё — таки человек протрясся на трамвае двадцать пять лет! Прищепу к моменту нашего знакомства набежало сильно за пятьдесят. Однако выглядел он моложаво, был весьма весел и жизнелюбив, открыт, приветлив с теми, кто ему нравился, любил травить шутки и насмехаться над неприятными ему людьми и обладал взрывоподобным хохотом. Голос у Валентина оказался высоким, временами переходящим на фальцет. Валентин любил жену. Она также работала водителем, но была гораздо скромнее. Любила читать буддистскую литературу и не раз предупреждала меня, мол, если я не начну напрягать свои мозги и также почитывать нечто полезное то от данной «тупорылой» работы мои «мозги очень скоро отупеют до состояния жвачной коровы». Таковы были её слова.
Валентин водил трамвай очень уверенно. Он носился чаще всего по пятнадцатому маршруту, делая изрядные нагоны. Я часто видел его отстаивавшимся где-нибудь на остановке или на кругу. Особый разговор был, когда он выезжал из депо. Тут если попадёшь перед ним нужно было рвать как подорванный. И всё равно, казалось бы, несёшься на пределе трамвайных ресурсов, давишь гашетку в пол с остановки, пугаешь прохожих, успеваешь на все светофоры, как бац! — где-нибудь уже на «ленинградке» при подъезде к Соколу смотришь, а сзади Валя тут как тут и с зажжёнными фарами. Стоит и собирается рвануть вторым вагоном за тобой, плюнув на всякие соблюдения дистанций и т. д. Лишь бы не пропустить вперёд двадцать восьмой, разворачивающийся на Алабяна примерно в то же время. Мы с ним часто и помногу разговаривали. Особенно когда ездили на «маршрутах» с работы и на работу. Беседовали о разных вещах. О дурости в расписании, о всяких трамвайных мелочах, о водителях — жополизах, но чаще всего о том, как сбежать куда-нибудь с этого грёбаного трамвая. Поскольку мне всё это катание надоело ещё в первый же год. А Валентин — то возил народ уже четверть века!!!
— А что ты думаешь, — говорил он мне, когда мы тряслись на холодном «Лиазе» поздно ночью, — я ещё спокойно могу найти себе другую работу.
— Да? — переспрашивал я с искренним любопытством. — И какую же?
— Да хоть в охрану уйду, — отзывался Прищеп уверенно, — устроюсь себе сутки трое и буду прекрасно жить. Деньги почти такие же. Зато на здоровье сэкономлю.
Его жена сидела рядом и внимательно слушала. В разговор она вступала редко. Обычно вставит два- три точных слова или поправит и дальше сидит, слушает. Если только кивнёт иногда. Как я понял, жена Валентина полностью разделяла с ним его убеждения. Наверно поэтому они и были так дружны и прожили вместе столько лет.
— И ты пока молодой не сиди на месте, — наставлял он меня, — давай ищи себе тоже другое место. Не бойся, хуже, чем здесь вряд ли найдёшь. А если будет хуже, то сюда всегда вернёшься. Здесь всех берут. И пьяных, и сраных, и драных, и после тюрьмы и после бомжухи. Всех берут. Некоторые вон по пять раз уже увольнялись и приходили обратно. И каждый раз брали. А куда им деваться? Работать-то кому — то нужно. На одних хохлах как показывает практика, далеко не уедешь. Так что ищи и увольняйся пока молодой. А то всю жизнь тут прокоптишь…
Иногда Валя сильно смешил меня. Мигнёт когда едет навстречу фарами, дескать, притормози. Вот мы поравняемся, он откроет окно и что-нибудь брякнет на тему того как только что чуть не разнёс «мерседес» с красными номерами, и ему смешно! Расскажет, повеселит, а жаргон у него забавный, обматерит всех водителей «мерседесов» вообще и дальше разъезжаемся. Он своей дорогой я своей. Но работается уже веселее. Бывало, показывает, когда едет навстречу — остался один круг. Следующим кругом еду — мигает. Останавливаюсь.
— Всё, — кричит он, высунувшись из окна, — в депо поехал! Хватит.
— Счастливый! — отвечаю в ответ.
— Да какое — счастливый? — возмущается он.
— А что — нет?
— Конечно, нет! Мне же ещё в депо час ехать! Ты — то сегодня где меняешься?
— На конечной, — отзываюсь я.
— Вот ты как раз и счастливый, — продолжает Валентин.
— Но мне ещё два круга!
— Какая разница? — горланит мой собеседник. — Зато на конечной! А тут ещё до депо можно не
