доехать.
— Почему? — удивляюсь я.
— А ты сам что, не знаешь? — с возмущением отвечает Прищеп. — Как всегда где-нибудь да застрянешь. То авария, то провода порвут…
— Ну да, — подхватываю я, — то кто-нибудь сломается на линии…
— Ну конечно, — просияв, начинает хохотать Валентин, — кто-то сломался, кто-то обосрался… как всегда…
— Да ладно, не думай ты об этом. Езжай и всё. Нормально доедешь. Не каждый же раз такое.
— Не каждый, — соглашается мой собеседник, и, пожелав мне удачно доработать, уносится как вихрь в сторону Сокола.
В отличие от Валентина Сашка Кирсанов (полный тёзка знаменитого препода из комбината) был значительно моложе. Он также носился как вихрь, правда, уже по шестому маршруту. Сашка всё время ездил в шапке. Одевал её на самый затылок. Выглядело это довольно расхлябанно. Как-то неряшливо. Это впрочем, мало его занимало. Кирсанов жил на другом конце города, где-то в районе метро «улица Подбельского». Кажется там. И по идее вполне мог бы устроиться в местный трамвайный парк. Но по каким-то причинам не делал этого. Выяснить данный момент мне так и не удалось. Можно было бы подумать, что выбрал Краснопресненское депо Александр корысти ради, ну дабы не вставать слишком рано или не работать допоздна — ведь «маршруты» так далеко не шныряли. Они собирали водителей живущих неподалёку. Однако я лично был свидетелем, когда Сашку ставили работать до двенадцати часов ночи и он не роптал. Лишь выражал недовольство тем, что может не успеть до закрытия метро. Хотя даже в такой час заканчивать работу для человека, живущего, хрен знает где — это совсем скверно. Ведь на линии частенько бывают разные происшествия, и застрять можно надолго. Тогда не то что на метро успеть, до утра придётся в депо торчать. Однако Кирсанов не унывал. Выглядел он всегда весёлым, довольным. Если мы встречались на линии, помашешь ему рукой, так он в ответ весь искивается, разулыбается, да ещё фарами поморгает.
Но…
Он тоже ненавидел трамвай.
Сильно.
Очень сильно.
Мы много раз с ним болтали на эту тему. Особенно, когда торчали дежурными в депо.
— Да я сейчас до пенсии доработаю и всё! — сказал он мне в ответ вопрос, дескать, не собираешься ли ты отсюда дружок, в конце концов, свалить. — А так конечно собираюсь.
— Да какая тебе пенсия? — изумился я.
Ведь на вид Сашке я бы дал никак не старше тридцати пяти.
— Нормальная пенсия, — его большие губы расплылись в хитрой улыбке, — у нас на транспорте идёт выработка льготной пенсии. Мне ещё лет пятнадцать отработать, а дальше гори они огнями эти трамваи!
— Ну — у — у, на это ты не рассчитывай! — отозвался я. — Ты что, не знаешь наших правителей? К тому времени они пенсионный возраст с девяносто лет сделают. А все льготные порежут или растянут так, что до неё и не доживёшь!
Мы сидели в курилке возле лестницы. Нас никто не слышал. За давно немытым окном простирался довольно скверный вид: бесконечные перепутанные между собой рельсы, на которых стояли трамваи. Между ними шныряли толстые тётки в оранжевых жилетах и что-то агрессивно кричали. Кричали не умолкая.
— Да, — кивнул Сашка, сразу же изменившись в лице и погрустнев, — тут ты прав. Это они могут.
В другой раз он сам неожиданно для меня завёл разговор о своей личной жизни. Я ехал на конечную на работу, и войдя в вагон увидел что управляет им Кирсанов. Разумеется, я подошёл к нему и мы разговорились.
— Ты чего такой грустный? — поинтересовался я, видя его настроение.
— Да вот с женой расстался, — кратко пояснил он, не отрывая взгляд от дороги.
— С женой? — глупо переспросил я. — А чего так?
— Да — а — а… — протянул он, махнув рукой. — Она себе мужика какого-то нашла.
— А — а — а… ну, тогда правильно.
— Да я вот не уверен правильно или нет.
— А сколько вы с ней вместе-то были? — уточнил я.
— Десять лет…
— Долго.
— Конечно, долго, — согласился Сашка. — Потому и не знаю — правильное ли это решение или нет.
В ту пору я воспринимал подобные разговоры как вмешательство в личную жизнь, потому попытался поскорее перескочить на другие темы. Это сейчас я понимаю: если человек сам начинает о себе рассказывать — проявляет такую инициативу — стало быть, не с кем поделиться. Тут уж надо выслушать, проявить терпимость и заинтересованность. Иначе можно обидеть человека.
Впрочем, Кирсанов не обижался. Он являлся активным футбольным болельщиком и всегда горячо обсуждал со всеми с кем только возможно бездарность отечественных футболистов.
— Ну кто так играет?! — с пылом доказывал Сашка двум старым, сутулым и явно безразличным ко всему водителям с двадцать седьмого маршрута.
Дело было утром в выходной день. Мы все сидели в депо, дежурили. За окном сыпал хмурый снег. Хотелось спать или хотя бы устроить революцию. Но это мне. А представляете, каково было этим дедам?
— Дурак он этот Газзаев, вот что я вам скажу! — продолжал, активно жестикулируя, Кирсанов. Он ходил взад-вперёд по курилке, и они следили за ним оторопелыми взглядами. Сидя на деревянной узкой скамеечке, с нацарапанными на ней мелкими буквами ругательствами, в своих чумовых коричневых куртках с вьетнамского рынка и брюках засыпанных пеплом от сигарет они напоминали мне двух птиц Марабу. Их иногда показывают по ящику. Они такие же облезлые, одуревшие — словно после тифа — но ещё ходят и в состоянии сделать какую-нибудь гадость или подлость. Во всяком случае, таковы были мои ощущения от той ситуации.
— Да он этот Газзаев и сам так играл всю жизнь! — разглагольствовал Сашка, видя, что ему удалось пробудить поверхностное внимание дымящих птиц Марабу. Те послушно кивали клювами. — Он также бежал через всё поле, потом ба-бах! — со всей силы, и мимо! И его ЦСКА также играет! А вот сейчас ещё намечается золотой матч с Локомотивом, и вы что же думаете? — они победят? Да ни за что! Локомотив их уделает! Как последних лохов! Вы видели, кого он ставит в центр? Кстати, не повезёт тем, кто будет работать в тот день по двадцать третьему. Матч — то будет там. Представляете сколько потом болельщиков в трамваи будет набиваться?
Деды одновременно издавали что-то вроде протяжного: о — о — о — х! — почти после каждой гневной тирады Александра.
— Мальцев отличный игрок! — вдруг заявил один из Марабу.
— Мальцев? — переспросил поражённый Кирсанов.
Это и вправду прозвучало сюрреалистично как-то.
— Да, — согласился второй Марабу, кашлянув как еле живой запорожец, — Мальцев игрок что надо!
— Так это ж хоккей! — воскликнул с досадой Сашка. — Да к тому же советский! Двадцатилетней давности! А я вам о футболе говорю! И о современном!
— Третьяк отличный вратарь, — словно не слыша его, произнёс первый старикан, глядя в стену.
— Верно, — подхватил второй, — таких сейчас нету! Капустин мне ещё нравился…
— Да, Капустин… и братья Майоровы.
— А вы последний чемпионат по хоккею смотрели? — спросил у них Кирсанов, осознав, что о футболе говорить дальше бессмысленно.
