неумолчный разговор прерывался только радостными восклицаниями: «Я тоже!»
Дорога домой — другое дело. Считаю каждую минуту, появляющуюся на электронных часах в машине. Секунды приходится отсчитывать в уме — тик, тик, тик.
Наш запас цитат из фильмов истощился, а чтобы придумать и развивать оригинальные темы для беседы, необходимы усилия, к чему мы сейчас не способны. Я слишком устала и отвратительно себя чувствую, поэтому не смею демонстрировать свои достоинства.
— Я включу радио, — говорю я, готовая к агрессии в том случае, если он возразит мне.
Джейк пожимает плечами:
— Ну и хорошо.
Наклоняюсь вперед и вынимаю диск, заставляя умолкнуть парня с хриплым голосом, который последние полчаса сетует на то, что его не понимают. Я с бесконечным удовольствием сую его в коробку и заталкиваю под кресло. Пусть киснет и гниет заживо вместе с такими же несчастными, изнывающими от жалости к себе.
Быстро просматриваю радиостанции, но это не поднимает настроения.
— Тебе не кажется, что слушать радио — почти то же самое, что выбирать фильм в магазине, когда все приличные вещи уже разобраны? — спрашиваю я.
— Эй, ну-ка вернись.
— Куда? Сюда? — Переключаю на прежнюю станцию и, склонив голову, пытаюсь узнать песню. — Минуточку, это же Элтон Джон. Ты что, серьезно?
— Ты не любишь Элтона Джона?
— А его кто-то любит?
— Да. Я. Это удивляет тебя?
— Нет.
— Все-таки удивляет, признайся. По-твоему, это недостаточно круто.
Честно говоря, именно так я и думаю. Я никогда не принимала всерьез Элтона Джона, ни в каком варианте. Я просто поняла, что мне не разрешали его любить.
— Откуда мне знать о крутизне? — ворчу я, но прибавляю громкость. — Послушай-ка. Он сейчас произнес «сахарный медвежонок»?
— Похоже, так, — радостно подхватывает Джейк.
— Ну, это ведь звучит по-дурацки!
— Ты слышишь то, что хочешь услышать, но на самом деле не обращаешь внимания.
И он еще прибавляет громкость. Полуприкрыв глаза, крепко сжимая баранку в руках, Джейк подпевает с таким чувством, какого я и не подозревала в нем.
— Чему ты улыбаешься? — спрашивает он.
— Тебе. Не представляла, что тебе нравятся любовные песенки.
— Ты разочаровываешь меня, Сара. Это не любовная песенка. Это грандиозное «да пошла ты» в адрес женщины, которую он бросил у алтаря. Как он произносит слова «сахарный медвежонок»? Он забавляется. Вот так. Тебе не легче? Теперь можешь считать, что твой «ой как круто» цинизм в целости и сохранности.
Я краснею. Не потому, что Джейк доказал мою неправоту. Но потому, что он так точно раскусил меня. Внимательно вслушиваюсь в песню, надеясь найти способ сохранить лицо.
— О'кей, хорошо, — внезапно соглашаюсь я. — Итак, это не любовная песенка. Так кто же спас его жизнь сегодня вечером?
— Это очевидно, — усмехается Джейк. — Это ты.
Он что, тоже забавляется? Нынче так трудно стало с этим разобраться.
Не знаю уж, благодаря Элтону Джону или его песне, но когда мы, наконец, прибываем в Нью-Йорк, где мерцающий огнями мост Джорджа Вашингтона простирается до горизонта и приветствует нас, мы с Джейком удовлетворенно вздыхаем, встроившись в длинную, медленно тянущуюся вереницу автомобилей.
Так хорошо оказаться дома.
Джейк сворачивает на Вест-Сайд, и мы, проехав еще несколько кварталов, останавливаемся у моего дома. Достаю с заднего сиденья свою сумку.
— Не завидую, парень, тебе ведь придется еще возвращаться через эту пробку.
— Да, это печально.
— Долго ли добираться до Бруклина?
— При таком движении? Час или полтора.
— Упс.
— Знаю.
И вот оно. Плотная тяжелая пелена молчания перед расставанием.
— Знаешь, — небрежно говорю я, — тебе вовсе не обязательно возвращаться домой. Можешь переночевать у меня.
Джейк не отводит взгляда от руля. Я чувствую, что начинаю заикаться:
— Ну, мы ведь уже спали в одной постели. И прошлой ночью было совсем неплохо.
— Не знаю. Ты очень громко храпела.
Я оскорблена в лучших чувствах и не скрываю этого. Джейк расплывается в озорной улыбке, потом хохочет.
— Я пошутил. Ты была очень мила. — И кивает: — Хорошо, я остаюсь. Поднимайся, а я поставлю машину.
— Нет, мы вместе припаркуемся и поднимемся.
Еще час уходит на то, чтобы найти место для парковки.
Усталые, измученные и опустошенные целым днем езды, вползаем в квартиру, где застаем Аманду. Она сидит скрестив ноги на диване, поглощенная интеллектуальным процессом отбора лучших чипсов из пакетика. Подняв на нас глаза, Аманда виновато улыбается.
— Шштлучшлсь? — изображая равнодушие, поинтересуется она. Но дикция подводит ее.
Швыряю сумку на пол. Ну конечно, она сегодня дома.
— А где как-там-его? — скрестив руки на груди, спрашиваю я.
— Завтра рано утром конференция. — Аманда хмурится. — Он не мог остаться. Но… — Она указывает большим пальцем босой ноги на бутылку дорогого вина, стоящую на журнальном столике. Бутылка пуста. — Он прислал извинения. — Аманда игриво подмигивает мне и наконец, замечает Джейка, стоящего за моей спиной. — Эй, а ты кто?
— Джейк. — Он косится на меня.
Аманда разглядывает его с головы до ног.
— Извини. Где мои манеры? — Зевнув, она забрасывает руки за голову, демонстрируя мягкую впадинку ниже ребер. — Хотите выпить? В холодильнике должно было остаться пиво. — Поправляет свои белокурые локоны. — Ты похож на любителя пива.
Не знаю, понимает ли это Джейк — и понимает ли сама Аманда, — но это своего рода тест. И он прекрасно справляется с ним.
— Я хороший, — сообщает Джейк.
Вздыхаю с облегчением и, подхватив его под локоть, тащу в свою комнату.
— Доброй ночи, Аманда, — многозначительно говорю я. И плотно закрываю за собой дверь.
Джейк поворачивается ко мне спиной и выкладывает на стол содержимое своих карманов. Из переднего — ключи от машины, из заднего — мобильный телефон. Из другого заднего кармана выуживает пригоршню мелочи. А затем прибавляются еще кредитки, монеты… Неудивительно, что парни не носят сумочки. Какой глубины эти карманы?
— Итак, — он складывает четвертаки в маленькую аккуратную кучку, — где вы познакомились? — Джейк кивает в сторону двери.
Отлично. Аманда. Любимая тема для разговора. Сбрасываю туфли и, рухнув на кровать, жду, что Джейк присоединится ко мне. Но он предпочитает «Аэрон».
— Видишь ли, мы были знакомы еще в школе. Шапочно. А затем, в один роковой день, уже после
