— Э-э, о'кей. — Наклоняюсь к микрофону. Боб одобрительно вскидывает большой палец. Я откашливаюсь. — Офис Марианны Лангольд, минуточку, пожалуйста.
Повисает тишина. А затем комнату сотрясает хохот. Сумасшедший хохот. Демонический. Придурковато улыбаюсь, как комедиантка, в которую я невольно превратилась.
— Очень забавно! — сдавленно фыркает Гейл. Однако смех смолкает, когда дверь позади нее распахивается.
Сначала различаю только силуэт. Затем фигура выходит на свет, и я узнаю девушку, которую заметила прежде в приемной. Прическа великолепна. Руки скрещены на груди, глаза прищурены, и она выглядит не слишком довольной.
Ничего не слышу. Вижу, как всплескивают руками, качают головой, а лицо Гейл все плотнее и плотнее приникает к черепу, пока наконец, я почти различаю форму костей. В конце концов, после момента неразберихи, в причины которой я не посвящена, Боб открывает дверь в мою комнатенку и помогает мне подняться со стула.
Провожая меня из студии, Боб объясняет, что милая девушка с дивной прической — это Сара Вагнер, талантливая актриса, озвучивающая многих. Недавно ее приняли на работу в агентство.
— Но у вас тоже приятный голос, — заверяет он меня.
— О, что вы, благодарю вас…
— Но думаю, на это собеседование вы опоздали.
Вот в чем проблема, видите ли. Плохо уже то, что я так замечательно подтверждаю статистику безработицы. Но почему так много людей с моим именем? Неудивительно, что перспективные работодатели не находят во мне ничего особенного, ничего выдающегося. Когда я принимала решение солгать в резюме, следовало пойти гораздо дальше и назвать себя Персефоной. Вы знаете кого-нибудь по имени Персефона? Вот я так и думала.
Продираясь сквозь охраняемые двери по пути к мисс Лангольд, я подумала, что бессмысленно растекаться мыслью; лучше успокоить дыхание и сосредоточиться. Если эта дама действительно такое чудовище, как ее описала Лори, я успею поразмыслить о своих бедах позже.
— Простите, что опоздала, — выдыхаю я, оказавшись на ее пороге. — Но я могу все объяснить.
— Не трудитесь. — Марианна Лангольд сидит за столом. — Гейл мне все рассказала. Как забавно!
И она издает короткий мелодичный смешок. Не демонический, не сумасшедший. Певучий смех, каким он и должен быть. И смахивает слезинку из уголка глаза. — Удивительно, что это не происходит чаще.
— В самом деле? Я полагала услышать, что это обычное явление.
Она вновь смеется. И такая красивая при этом. Не соответствует обычным стандартам красоты — следствие подтяжек за ушами или инъекций в губы. Это такая красота, когда сияют глаза, яркие и живые. Красота, разглаживающая легкие морщинки в уголках рта.
— Присаживайтесь, — предлагает она. — И позвольте мне просмотреть ваше резюме. Мне принесли его секунду назад.
Усаживаюсь на стул перед ее столом и глубоко вздыхаю. Шоу начинается.
— Ага. — Марианна откладывает листок. — Итак, вы окончили университет в мае?
Ну, вперед.
— Верно.
— И что вы делаете с тех пор?
— Вообще-то я была в Европе. — Вот так. Это довольно легко.
— Да что вы?
— О да. Первый месяц путешествовала с подругой по югу Франции. Наш приятель из Гарварда писал обзоры о недорогих отелях для одного путеводителя в Париже. Мы встретились с ним и немного облегчили его участь. Он помог нам деньгами, но совсем чуть-чуть.
Пожалуйста, заметьте. Это вовсе не беззастенчивая ложь. Я действительно путешествовала по Франции с подругой сразу по окончании колледжа. А обзоры, которые я писала для моего приятеля из Гарварда? Скажем, когда книга готовилась к печати, мою часть сократили.
— Да что вы? — Глаза Марианны округляются. — Знаете, мой отец француз. И пару лет в детстве я провела в Cote d'Azur. А вы были на Антибах?
— Конечно! Обожаю Антибы! — И это тоже чистая правда. Мы с подругой влюбились в этот город и даже сократили часть маршрута, чтобы задержаться там подольше.
Марианна, склонив голову набок, улыбается мне.
— Donc, tu parles bien le francais?[12] — спрашивает она, a глаза ее смеются.
— Pas courament. J'ai pas assez de temps pour pratiquer[13].
Искорки в ее глазах гаснут. Брови сдвигаются. Марианна потрясена. И я тоже. Кто бы мог подумать, что четыре года французского в колледже оставят свой след?
Наклонившись вперед, Марианна кладет ладони на стол. Пришло время для уловок? Так скоро? Я, вероятно, чрезвычайно хороша.
— В своем резюме вы назвали себя страстной любительницей чтения, — продолжает она. — Любопытно, что вы прочли последним.
Вы что, смеетесь? Да если бы все собеседования были такими легкими, я бы — ну, полагаю — давно уже имела работу.
Чуть придвигаюсь, словно собираясь поведать пикантный секрет.
— В Париже мне попалась одна книжка, французский перевод немецкого бестселлера, довольно интересный. Вы слышали о «Die Dammerung»?
— Вы это читали? — недоверчиво спрашивает Марианна.
— Ну да.
— И как вам?
— Странно, причудливо. — Пожимаю плечами. — Мне нравится немецкий абсурдизм. Выгодно отличается от наших нудных банальных и слащавых романов. — Внезапно припоминаю, что список клиентов Марианны Лангольд включает в себя приличное количество актрис, которые чертовски неплохо зарабатывают на жизнь, играя героинь в экранизациях таких вот слащавых романов. — Но признаться, — добавляю я, стараясь не вызвать к себе неприязни, — я люблю хорошие романтические комедии. Это моя невинная слабость.
Ф-фу. Закроем эту тему.
Стук в дверь. Мы одновременно оборачиваемся. Молодой человек с невероятно хитрой физиономией, приоткрыв дверь, просовывает голову в щелку. Его галстук запросто может посрамить весь мой гардероб.
Марианна хмурится.
— Что? — спрашивает она.
— Простите, что помешал, мисс Лангольд. У вас есть минутка?
Она мрачнеет еще больше.
— Нет! — Жестом указывает на меня. — Посмотри, с кем я разговариваю!
Парень поворачивается, внимательно изучает меня, и во взгляде его мелькает хорошо знакомый мне ужас. Вот так же смотрели на меня люди на той свадьбе, где я объявила, что я из группы «Рокетт». Таким же взглядом я наградила Сару Вагнер, когда та вплыла в студию. Молодой человек пытается вспомнить меня, понять, отчего же я такая чертовски важная персона.
Неловкое молчание, наконец, нарушается. Кабинет оглашает серебристый смех Марианны Лангольд.
— Я пошутила. — Она указывает на меня. — Это просто посетительница.
Смех у нее заразительный. Парень в дверях подхватывает его. А потом и я. Я смеюсь, потому что должна смеяться. Потому что плакать на собеседовании — значит нарушить правила. Но внутри я вся съежилась. Я больше не Персефона. И даже не Сара. Я просто одна из многих безработных.
Я никто.
Хотя посмеяться вовсе неплохо. Смех дает мне силы махнуть на прощание рукой парню, когда тот
