где поссорились Станислав Владиславович и Иван Никифорович
Пара хороших друзей стоит четырех мужей, гласит народная женская пословица. В случае с Тимофеем это было в самую точку. Он один стоил восьмерых «штампованных». Что бы сказал мне муж, если бы, предположим, он у меня был (тьфу-тьфу!), когда я позвонила бы с просьбой забрать меня из Владыкина вместе с не совсем трезвой подругой после того, как мы целую ночь гуляли напропалую и черт-те чем занимались? Ничего хорошего. Было бы неплохо отделаться легким испугом. А то можно и вообще огрести по полной программе, а в результате еще и получить развод.
Но с другом такого не происходит. Друг берет твоего ребенка, одевает его, сажает в машину, предварительно прогретую, конечно же, и едет к тебе. И на твой хмурый помятый вид реагирует, как и положено настоящим друзьям.
– Кефирчик будешь? – спросил Тимка, сочувственно оглядев меня. – Можно купить в палатке, тут есть по дороге. Может, еще чего закусить? Вы вчера-то вообще закусывали?
– Ой, не надо ничего говорить! – взмолилась Бася. При любом упоминании о еде или продуктах, косвенно к ней относящихся, ее тут же начинало мутить. Вообще я, если честно, перестаю понимать, как снимается все наше телевидение-кино. Они же ведут совершенно нетрудоспособный образ жизни!
– Молчу-молчу, – Тимофей понимающе хмыкнул и подмигнул Эльке, уютно замотанной в шубку из искусственного меха и застегнутую в детском сиденье на заднем ряду Тимкиного «Форда».
– И не тряси, умоляю, – добавила Бася, опадая на заднее сиденье. Речи не было о том, чтобы она осталась «лечиться» дома. Сломанная рука Ольховского однозначно манила. И Бася совершала чудеса героизма и простой бытовой подвиг – встала и пошла. Почти библейское чудо.
– Да, девочки, погуляли вы.
– Ничего не помню, – поделилась я.
– Это ничего. Это бывает. Вот у моей бывшей муж – Гарик, так он однажды забыл, как в туалет ходить. Сидел в коридоре и плакал. Я его спрашиваю, в чем дело, а он головой только мотает и рыдает еще горше. Потом налил лужу в прихожей и пошел спать.
– Фу! – возмутилась Бася.
– Да уж, ничего интеллигентного, – невозмутимо согласился Тимка. Я смотрела на него в изумлении. Насколько мне было известно, сам он не пил практически. Но к людям пьющим относился с удивительной толерантностью. Ангел! И не женат, между прочим. Вот почему бы Сухих не посмотреть в такую очевидную сторону. Тимка даже симпатичный, если посмотреть на него не на работе, когда он в комбинезоне и весь в какой-то грязи. А вот сейчас, за рулем темно-синего «Форда», в красной с серым лыжной куртке и с небольшим румянцем от мороза, он очень даже хорош. И я столько раз предлагала Сухих заехать к нему посмотреть машину. И ничего бы сейчас этого не было. Никаких сломанных рук.
– Слушай, ты извини… что я не приехала, – на всякий случай сказала я. Тимка обернулся, улыбнулся ласково и кивнул.
– Не вопрос. Никаких проблем. У нас позавчера Гарик ушел в запой, так что дома меня ничего хорошего не ждет.
– Неужели ничего нельзя сделать? Выселить его? Он у вас прописан?
– Наверное, нет, – он пожал плечами. – Но как его выгонишь! И потом, он, когда трезвый, ничего парень. Только когда выпьет, знаешь, чудит.
– Чудит? – заинтересовалась Бася. Уж кто-то, а она знает, как люди чудят.
– Ну да. У него что-то с крышечкой. После армии, наверное.
– А он что, в Чечне служил? – предположила я. Для Афганской кампании Гарик был явно молод. – Ему там психику повредили?
– Да нет, он в Одинцове служил, при кухне. У него там знакомый был, пристроил, – помотал головой Тимка. – Просто там у них бесхозно можно было спирт доставать, вот они и повредились за два года. Перебрали с халявой. И у него мания развилась или что-то типа того. Ему, как он выпьет, все время кажется, что за ним гонятся из военного патруля. И он убегает. Один раз в окно даже выпрыгнул, когда я в комнату вошел – спичек попросил.
– У вас же второй этаж! – вытаращилась я.
– Ну да, – не стал спорить Тимка.
– Слушай, сказочник, нам надо еще в аптеку заехать, – влезла в разговор Бася. – Надо купить снотворное и обезболивающее для Ваньки. И «Алка-зельтцер» для меня. Ну, и для Гальчика тоже. Заедем?
– А отчего ж не заехать.
– Тогда продолжай. Только резко не тормози, умоляю! – добавила Бася.
– А чего продолжать? В общем-то, вся история. Когда он начинает в свои прятки играть, к нему лучше не подходить. На прошлый Новый год он, когда нажрался, убежал в лес – наш, который за гаражами, у озерца. Там чертей гонял, подрался с кем-то, ему нос разбили. А потом его полиция привела домой. Мы даже не поняли, как они нас вычислили. Адрес, в смысле. Гарик вел себя как настоящий партизан. Ни слова им не сказал, как они его ни пытали. Он вообще решил, что они «из этих».
– Из кого – из «этих»? – не поняла я.
– А кто его знает! У него «эти» – то военный патруль, то КГБ с Лубянкой вместе, то еще какие вороги. В тот раз он вырывался, как мог. И все кричал, что они шпионы. Что они на Америку работают.
– Ужас! – воскликнула Бася.
– Ужас, что они нас вычислили. Наверное, кто-то Гарика опознал. Обычно он приходит через пару дней уже в разуме. Или попадает в вытрезвитель и там, соответственно, тоже в разум возвращается. А тут они нам его вручают, намекают, что, мол, надо бы за такое сокровище деньжат им отвалить. Гарик же дико озирается и жене кричит: «Видишь, я тебе говорил. Они вычислили меня, демоны! Нашли меня, враги! Звони в 911!», и собирается снова в окно сигать, чтоб, значит, не сдаваться врагам. А жена тоже возмущается – требует, чтобы полиция ее дорогого муженька забрала и отвела туда, откуда взяла. И еще грозит пожаловаться на них начальству. Обещает, значит, Собянину написать.
– Ничего себе, – я не сдержалась и расхохоталась. – Хорошенькое дело.
– А он ей зачем дома в таком состоянии? – пояснила вполне понимающая ситуацию смеющаяся Бася. – Откуда такое чудо достали – туда пусть и положат.
– В общем, да, – меланхолично кивнул Тимофей, подруливая к какой-то местной аптеке. – Полиция злится. Они-то рассчитывали, что им «обломится». Так сказать, вознаграждение. Мужика привели домой, к любимой жене. Прилично одетого, в бреду. А она бесится, кричит, что он теперь ей будет мозги крутить еще сутки. И выпихивает полицию вместе с мужем на лестничную площадку. Говорит, что он без прописки тут живет и пьяным она его не пустит. Честное слово, еле уговорили ее тогда Гарика оставить. За-ради Нового года мужа домой пустила. Под мои гарантии. Кстати, я потом десять раз пожалел. Он потом действительно нам все нервы испортил. Зачем-то перерезал телефонный провод.
– Чтобы не прослушивали! – предположила Бася, продолжая ржать, как лошадь.
– Ну да. И еще из холодильника вылил в окно кастрюлю борща. Посчитал отравленным. Соседи потом неделю бесились. Борщ им на машину прилетел. И примерз, большей частью к лобовому стеклу, – Тимофей совершенно серьезно говорил, без тени улыбки или хотя бы иронии. Мы же с Басей к этому моменту уже катались по машине от хохота.
– Хорошо еще, он его вместе с кастрюлей не выкинул! – с трудом выдавила из себя Бася, давясь смехом.
– Не то слово! – так и не улыбнулся Тимофей. – Тогда пришлось бы за свой счет машину чинить. А кому? У кого тут сервис? У Тимофея, конечно. Тогда бы я вообще попал. А так – ничего. Борщ жидкий. Моя бывшая, вообще-то, готовить не умеет. Ужасный был борщ. Вообще его не жалко. Вы в аптеку пойдете? – он обернулся и посмотрел на трясущуюся в конвульсиях Басю.
– Не могу-у-у! – простонала она, хлопая в экстазе ладонью по сиденью. Он неодобрительно покачал головой, потом уточнил, что именно надо купить, чтобы поставить на ноги нас с Басей и уложить в кровать Ивана Ольховского. И ушел. Мы же сотрясались в смеховой истерике, не имея сил остановиться. Потом кое-как успокоились, перестали колыхаться.
– Жидкий. Жидкий борщ. Надо про него сюжет снять! Московский озорной гуляка! – булькала
