– О, я-то все понимаю, – безмятежно ответила Антуанетта. – По-моему, вы говорите глупости!
– Я? – оскорбился Владимир.
– Вы даже не подозреваете, до чего вы смешной. Ну и оставайтесь со своими бумагами… Надеюсь, с ними вам будет весело… в вашем кабинете!
Чтобы понять, почему Владимир прямо-таки прикипел к месту после этой реплики красавицы, следует иметь в виду, что кабинетом со времен Мольера нередко именовали туалет.
Все мысли разом смешались в его голове, а дерзкая Антуанетта, с треском сложив веер и хохоча про себя, удалилась.
«Да нет, – оправившись, сказал себе Владимир, – она не могла иметь в виду
Читателю уже известно, что Владимир Сергеевич действительно заблуждался, да еще как! Однако, если бы Гиацинтов проследовал за своевольной красавицей, он бы окончательно убедился в том, что она втянута в игру и действует против него, ибо в фойе Антуанетту догнал толстолицый Сандерсон.
– О чем вы говорили? – негромко спросил он у девушки. – Я видел вас, мне показалось, вы были взволнованы…
Антуанетта обернулась к нему и очаровательно улыбнулась. «Ну что же, Владимир Сергеевич! Раз вы хотели, чтобы я довела до всеобщего сведения то, что вы будто бы нашли нечто важное… Ради бога!»
– Он говорил, что нашел какое-то послание, – шепотом сообщила она англичанину, напустив на себя заговорщицкий вид. – Зашифрованное… И что он будет над ним работать…
«Неужели Сандерсон купится на это? Да нет, быть такого не может! Он же профессионал, шпионских дел мастер… напрямую участвовал в провале младшего Наполеона, который выступил год назад в Булони[13]…»
– Вот как? – медленно сказал Сандерсон. – Плохо… Очень плохо… Придется мне предупредить кого следует.
– Надеюсь, это никоим образом не отразится на ваших планах, – прощебетала бессовестная Антуанетта и сделала ему глазки.
Сандерсон галантно заверил ее, что все в порядке и она может ни о чем не волноваться. Тем не менее он немедленно написал неизвестному лицу короткую записку, которую отослал со слугой.
Антуанетта вернулась в зал. Антракт кончился. Вновь пела Северини, но теперь уже ее голос не вносил в душу Владимира умиротворения, которое он так искал. Он почти вздохнул с облегчением, когда пришла пора покидать театр.
На площади его ждала карета, которой управлял хмурый Степан. Гиацинтов сел в нее и велел везти себя в посольство.
Войдя в свою комнату, он зажег свечу и огляделся. Все вещи были на своих местах – и в то же время каждая была чуть-чуть сдвинута. Улыбнувшись про себя, Владимир запер дверь, снял плащ и шляпу, тщательно оправил манжеты, подошел к комоду, на котором стоял большой красивый подсвечник, и вынул из гнезда крайний огарок. Под ним обнаружилась аккуратно сложенная крохотная бумажка.
– Ну-с, – сказал Владимир, потирая руки, – приступим.
И внезапно он задул горевшую свечу и отпрыгнул в сторону. Комната провалилась в темноту.
В следующее мгновение занавеска на окне пришла в движение, а затем послышались треск ломаемой мебели, сопение и какая-то возня.
– Ну что, артиллерист, – прозвенел во мраке голос Владимира, – ты повязал его? Можно снова зажечь свет?
– Да, я его малость придушил! – раздался возбужденный голос Балабухи. – Вот щучий сын, даже укусить меня пытался! Зажигай, только не удивляйся, когда увидишь, кто это был!
– Сейчас.
И желтый огонек свечи выхватил из полумрака довольную физиономию артиллериста, руку Владимира, державшую подсвечник, и знакомое лицо, на котором красовалась пара свежих ссадин. Лицо принадлежало Николаю Богдановичу Бергу, секретарю посланника.
Глава 24
– Пусти! – верещал секретарь, извиваясь в цепких лапах Балабухи и тщетно пытаясь вырваться. – Пус… ти!
– Здравствуйте, Николай Богданович, – очень вежливо промолвил Гиацинтов. И вслед за этим размахнулся и отвесил секретарю полновесную пощечину.
Берг взвизгнул и обмяк.
– Значит, это мы ходим по ночам и шарим по столам, – нараспев проговорил Владимир. – А еще стреляем исподтишка в спину ничего не подозревающим людям. – Ноздри его дернулись. – Как он сюда вошел, Антон?
– У него, оказывается, был ключ, – доложил гигант. – Я залез в окно, спрятался за портьерой и ждал, как ты велел… Через некоторое время он открыл дверь и стал рыться в вещах, потом услышал твои шаги и забрался в шкаф, а я ждал удобного момента, чтобы его схватить.
Берг свесил голову и заплакал.
– У, что-то наш мальчик разнюнился, – притворно сочувствующим тоном промолвил гигант. – С чего бы это, а?
– Вам не жить! – высоким, визгливым голосом выкрикнул Берг. – Вы даже не подозреваете, во что вы влезли, дурачье!
– Отчего же не подозревать – подозреваем, – ответил Владимир, помахав у секретаря перед носом заветной бумажкой, на которой виднелись ряды каких-то цифр. – Знаешь, что это такое? Кое-что я ведь уже расшифровал. Это имена, господин Берг. Имена и фамилии заговорщиков.
– Так вы… знаете? – пролепетал секретарь. – Но… послушайте! Мы ведь можем договориться, в конце концов. Вам нет никакого смысла… Вы должны быть с нами! Все честные люди на нашей стороне! И… вы можете быть уверены, вам хорошо заплатят!
– Да? – равнодушно промолвил Гиацинтов. – Интересно, за пулю, из-за которой я чуть не отправился на тот свет, мне тоже заплатят по полной?
– Но… это была ошибка! Я согласен, я готов признать…
– А как быть с Сергеем Жаровкиным? – безжалостно продолжал Владимир. – Во что мы оценим его жизнь? А ведь у него наверняка были мать и отец, которые любили его и гордились им. Была, наверное, и женщина, которая им дорожила… Что вы с ним сделали, сволочи? Зарезали и закопали, как собаку? – Его глаза метали молнии, он весь преобразился. – И ты что, думаешь, я соглашусь забыть это и сделать вид, что ничего не было, что так и должно быть?
– Но послушайте… – лепетал секретарь.
– Я тебя слушаю, слушаю, – сказал Гиацинтов, дергая ртом. – И сейчас ты мне расскажешь все, что знаешь. И тогда, может быть, гнида белобрысая, я оставлю тебя в живых. Уяснил?
– Я вам ничего не скажу! – заверещал секретарь. – Я вам ничего…
– Антон! – махнул рукой Владимир. – Приступай. Как говорил мой дядька Архип, если человек непременно хочет стать героем, почему бы не предоставить ему такую возможность?
Он проверил, хорошо ли заперта дверь, сел за стол и, раскрыв книжку Жуковского, углубился в ее чтение. При этом он не обращал на действия Балабухи никакого внимания, хотя любой беспристрастный человек, глядя на них, неминуемо бы забеспокоился. Больше всего беспокойства, надо сказать, они доставляли Николаю Богдановичу Бергу, ибо имели к его персоне самое непосредственное отношение.
– «Там небеса и воды ясны, – вслух читал Владимир, томно выгнув бровь, –
Там песни птичек сладкогласны!
