— Когда вы выплыли из Батуми, то куда вы повернули: направо или налево?
— Налево.
— Ага! Значит, вы поплыли в сторону турецкой границы?
— Да.
— А как же вы говорите, что не хотели плыть в Турцию?
— Не хотел.
— Объясните лучше. Я вас не понимаю.
— Дело в том, что я не первый раз в Батуми и хорошо знаю, что здесь имеется очень сильное прибрежное течение. Это течение направлено от турецкой границы к городу Батуми и никакой пловец не может его преодолеть.
— Вы не можете, так не говорите за всех! — прервал меня следователь. — Недавно женщина, мастер спорта по плаванью, намазала свое тело какой-то мазью и поплыла в Турцию. Ей удалось преодолеть то течение, о котором вы говорите, но она не знала, что на границе стоят сети. Вот в эти сети она и попала.
— Естественно, я говорю о себе. Ведь, вы подозреваете меня, а не кого-нибудь другого? Так вот, поскольку я не могу преодолеть это течение, то и решил плыть против этого течения. Это давало мне возможность совершить марафонский заплыв и, в то же время, остаться в пределах города Батуми. А если бы я поплыл по течению то оно унесло бы меня очень далеко от города. «Как складно получается!» — отметил я про себя с удовольствием.
— Почему же вы не остались в пределах города Батуми, как сами только что сказали, а оказались в Поти?
— Потому что в море внезапно появился туман с дождем, я потерял из видимости берег и не знал куда плыву. По ошибке я поплыл в сторону Поти, хотя, как я уже сказал, я не собирался плыть в ту сторону.
— Но у вас с собой был компас.
— А это недоразумение, а не компас! — с пренебрежением воскликнул я. — Ведь, море-то все время штормило и стрелка компаса, как бешеная, крутилась по всей картушке. Нельзя было разобрать, где юг, где север!
— Что-то я не помню 14 августа ни тумана, ни дождя, ни шторма, — с сомнением в голосе возразил следователь.
— Здесь, в кабинете, погода не ощущается, — пояснил я ему. — Вот, в море выйдете — там совсем другое дело!
— Хорошо, я запрошу официальную сводку погоды на 14 августа. А сейчас скажите мне, зачем вы взяли в свой спортивный заплыв столько документов: и паспорт, и военный билет, и диплом штурмана… даже 300 рублей денег?
— Для того, чтобы не украли. Если бы я оставил документы и деньги в своих брюках, то они пропали бы вместе с брюками.
— Но вы могли сдать их в камеру хранения.
— Во всех инструкциях при камерах хранения записано: камера хранения не несет ответственности за деньги и документы.
— Но вообще, зачем вам были нужны эти документы? Почему вы взяли с собой кроме паспорта еще и военный билет и диплом штурмана?
— Ну, военный билет, ясно почему. Международная обстановка тревожная, а я — офицер запаса, должен быть всегда наготове. А диплом штурмана — для того, чтобы навести справки здесь, в пароходстве. С ректором-то я поссорился — возможно придется искать новую работу. Вот я и решил на всякий случай прозондировать почву в Черноморском пароходстве.
— А фотокарточка родителей зачем?
— С этой фотокарточкой я никогда не расстаюсь.
— Вернемся к вашей ссоре с ректором. Из-за чего произошла ссора?
«Вот самое время напустить побольше тумана!» — подумал я и начал издалека:
— Видите ли, ЛИЭИ получил средства для приобретения второго компьютера для своего вычислительного центра, главным инженером которого я являюсь. Из всех выпускаемых в СССР типов компьютеров, ректор Любавский выбрал самый неудачный, «бракованный на корню» — ламповый компьютер «Урал-4». Ректор ничего не смыслит в компьютерах и рассуждает он поэтому как обыватель: «Мол, раз Московский Инженерно-Экономический институт приобрел себе компьютер типа „Урал-4“ то и мы должны последовать его примеру». Но ведь это глупо! Я настаивал на том, чтобы приобрести компьютер типа «Минск», полупроводниковый, надежный, современный компьютер. Так нет! Еще один глупый довод нашел ректор: он сказал, что «Урал-4» стоит 400000 рублей, а «Минск» — только 200000 рублей, значит, мол, «Урал»— лучше. Но это вовсе не так! Это же не научный, не технический подход к делу! — я даже сделал вид, что и сейчас меня все еще волнует этот вопрос и повысил голос.
Я уже праздновал в душе победу, чувствуя, что поле битвы за мной, когда следователь сразил меня таким вопросом:
— Вы из Ленинграда так и приехали в одной рубашке и брюках? Я имею в виду те рубашку и брюки, что у вас украли на пляже. Больше у вас не было с собой вещей?
И сказать — плохо, а не сказать — еще хуже. Я решил сказать:
— У меня были еще вещи.
— А где же они?
— В камере хранения.
— Где квитанция? Я сейчас пошлю за вашими вещами.
— Квитанция осталась в брюках.
— Украли, значит?
— Да.
— Ну, это ничего. Я велю выдать без квитанции. Поехали вместе и вы покажете свои вещи.
Следователь вызвал машину и мы поехали. Когда машина остановилась у камеры хранения, там была очередь, Мы вошли через служебный вход и следователь, показав заведующей свое удостоверение, велел мне искать. Я сразу нашел свой чемодан и понес его к машине.
— Минуточку! — остановила меня заведующая. — Я должна отметить в журнале, что вы получили свой багаж. Как ваша фамилия?
— Николаев, — ответил я, ибо делать было нечего. Следователь с недоумением уставился на меня.
— Почему вы сказали «Николаев»? — спросил он меня, когда мы сели в машину.
— Видите ли, я не исключал той возможности, которая и случилась на самом деле, что мои вещи, пока я плаваю, украдут. Вещи не жалко, они старые, но по квитанции в кармане могли получить чемодан в камере хранения, — вот его жалко. Поэтому я и сдал его не на свою фамилию. Вор, даже по квитанции, не мог его получить, потому что не знал, какую назвать фамилию на контрольный вопрос заведующей.
— А если бы вы сдали на свою фамилию? Какая разница?
— Разница та, что я собирался снять в Батуми комнату. В этом случае полагается показывать паспорт и мою фамилию могли узнать люди, которые впоследствии могли завладеть квитанцией. «Что-то уж очень замысловато я придумал, — подумал я, но тут же отмахнулся: а черт с ним!»
Мы снова пришли в кабинет следователя, где я сломал замок чемодана и стал переодеваться. Я сбросил в углу кабинета солдатскую форму и с удовольствием одел собственную одежду. Следователь просмотрел содержимое чемодана и не нашел ничего подозрительного.
На другой день я увидел в кабинете следователя солдата и еще какого-то человека в гражданском, очевидно, прокурора, который все время молчал.
— Вы узнаете этого солдата? — спросил меня следователь.
— Нет.
— А вы? — обратился следователь к солдату.
— Да, я его хорошо запомнил.
— Это тот солдат, о котором вы мне рассказывали. Он дежурил на вышке, когда вы пришли ловить
