была ни продолжительна, ни трудна, и мы приобрели два великолепнейшие меха.
Наша поездка продолжалась уже несколько дней, и жена могла тревожиться нашим долгим отсутствием. Кроме того, наваленные на берегу устрицы, подвергшись гниению, распространяли вонь, которая, будучи вдыхаема, могла вредно повлиять на здоровье детей. И потому мы решились возвратиться в пещеру, предполагая возвратиться сюда к тому времени, как жемчуг совершенно отделиться от сгнивших устриц.
Мы отправились. Впереди плыл Фриц, один на своем кайяке. Когда мы вышли за пояс скал, Фриц подплыл к нам и подал мне, на конце весла, письмо, которое, говорил он, залежалось на почте.
Чтобы не повергать в беспокойство его братьев, я придал делу вид шутки, какие бывали у нас нередки со времени учреждения голубиной почты, и, отойдя на заднюю часть лодки, развернул записку. Она и изумила меня, и встревожила — Фриц расставался с нами, отправляясь на поиск за несчастной англичанкой Огненной скалы. Предприятие это казалось мне опасным и мечтательным; но я понимал, что Фриц тщетно боролся со своей мечтой. Когда он удалялся от нас, скользя по воде с быстротой ласточки, сердце мое сжалось. «Прощай, Фриц; будь осторожен! — кричал я ему в рупор, — вернись скорее! Помни о нас, о матери!» В ответ он послал нам рукой поцелуй. Вскоре он исчез за мысом. Нам пришлось ограничиться пожеланиями скорого возвращения Фрица и продолжать путь одним.
Жена, от которой я скрыл настоящую причину отсутствия Фрица, радовалась привезенным нами вещам. Особенное удовольствие доставил ей хлопок, и она уже воображала себе нас всех с головы до ног одетыми в желтую нанку. Она горячо благодарила нас и выражала радость по поводу нашего возвращения; но ее беспокоило отсутствие старшего сына, и все, что я ни говорил о благоразумии и ловкости Фрица, не могло утешить материнских опасении.
Целые три дня мы очищали, распределяли и укладывали по местам свою последнюю и часть прежней добычи. Вечером четвертого дня Фрица еще не было. Я начинал заражаться беспокойством его братьев и матери и предложил отправиться на поиски или навстречу Фрицу на нашей пинке. Жена, угадывавшая мое беспокойство, поддержала эту мысль и даже захотела сопутствовать нам. Уверившись, что наша пинка, на которой мы уже давно не выезжали, в исправности, и перенеся на нее большое количество запасов, мы подняли паруса. Свежий ветер с суши понес нас в море с такой быстротой, что на конце губы наше судно, которое я тщетно старался направить, ударилось о громадный камень, выдававшийся из воды, и испытало такой толчок, что все мы попадали на палубу. Жена и дети испускали крики ужаса. В то же время мы увидели, что сочтенная нами за камень плавучая масса с шумом поднялась и метнула в воздух два громадных столба паров и воды, а затем нырнула и исчезла в сбитой ею же пене. Мы наткнулись на кашалота. Близость такого чудовища отнюдь не была приятна, и я признал благоразумным зарядить наши пушки. Громадное китообразное животное опять появилось из воды на некотором от нас расстоянии. Тотчас же Эрнест навел на него как умел, одну из наших пушек, и Жак поднес фитиль. Наш артиллерист наметил верно: ядро ударило в бок чудовища, которое вновь погрузилось в море, оставив за собой длинную кровавую полосу. Через несколько минут оно выплыло на поверхность, и второе ядро попало в него около головы. Кашалот стал неистово биться; затем силы его ослабли, и его выкинуло волнами на одну из низких скал, находившихся при входе в губу.
Я поздравил детей с освобождением нас от такого соседа и сообщил им некоторые сведения о кашалотах. Вдруг Жак закричал:
— Смотри, папа, дикарь, дикарь!
Мы взглянули в указанном Жаком направлении и увидели, на большом расстоянии, скользивший по волнам челн странной формы. Сидевший в нем дикарь, по-видимому, заметил нас и скрылся за скалистым мысом. Испуганный, я велел Эрнесту и Жаку вновь зарядить пушки, не сомневаясь, что виденный мной дикарь предвещает появление целой орды. Дети бодрились, и мать старалась внушить им спокойствие, которого сама не ощущала.
Дикарь появился опять, рассматривая нас, по-видимому, внимательнее, чем в первый раз, затем скрылся за мысом, чтобы через несколько минут появиться снова.
Видя, что он остановился для наблюдения, я схватил рупор и во все легкие закричал ему несколько малайских приветствий. Но он, казалось, не понял их, потому что сохранял свое недоверчивое положение.
— А не закричать ли ему, — сказал Жак, — несколько английских бранных слов? Может быть, он поймет их лучше. — И, взяв у меня рупор, он прокричал три или четыре бранных слова, которые в большом ходу между моряками. Слова эти подействовали более моих малайских дружеских приветствий. Немедленно дикарь поднял над головой древесную ветвь в знак мира и дружбы и стал грести к нам. Мальчики заливались смехом от счастливой мысли Жака. Но как изумились они, когда в черномазом дикаре с перьями на голове, вид которого сильно встревожил нас, мы узнали Фрица! Скоро он был в наших объятиях, и мать вне себя от радости осыпала его поцелуями и ласками, не обращая внимания ни на странность его одежды, ни на цвет его лица, который удивил ее лишь тогда, когда улыбки остальных детей дали заметить ей, что Фриц выпачкал и ее лицо.
XL. Мисс Женни
Теперь приходилось рассказать жене все, что до сих пор мы считали нужным скрывать от нее. Сообщенная весть повергла ее в крайнее изумление и, должен я прибавить, беспокойство. Дети, угадывая существование какой-либо тайны, осыпали Фрица бездной вопросов, на которые ему было бы трудно отвечать, потому что вопросы задавались всеми разом. Наконец, когда говор смолк, я спросил Фрица, во- первых, удалось ли его предприятие и, во-вторых, с какой целью он нарядился таким образом.
— Поездка моя была самая счастливая, — ответил он, взглянув на меня многозначительно, — и я радуюсь тому, что предпринял ее. Что же касается моего наряда, то я прибег к нему из предосторожности. Издали я счел вас за малайских разбойников, а ваши выстрелы заставили меня предположить, что вы многочисленны и сильны. И потому я решился покинуть свою европейскую наружность, которая непременно возбудила бы внимание и любопытство разбойников.
Тут мать прервала Фрица просьбой, чтоб он вымылся, потому что ей неприятно было видеть его с лицом дикаря.
Когда Фриц, исполнив эту просьбу, возвратился в настоящем своем виде, то продолжал рассказ:
— Папа, Бог услышал мою мольбу. Я открыл Огненную скалу, и так как прилив побуждает нас поискать гавани, то, если ты согласен, мы пристанем к одному близкому острову, где и найдем…
Я прервал Фрица и, отведя его немного в сторону, стал тихо спрашивать его. После сообщенных вестей я желал знать, с какого рода личностью он хотел свести нас. Он прекратил мои расспросы несколькими словами, которые совершенно успокоили меня.
— Папа, мне казалось, что я вижу маму в пятнадцать лет или твою дочь, если б судьба подарила мне сестру, достойную мамы и тебя.
— В таком случае отправляемся, — ответил я радостно.
С этой минуты Фриц обнаруживал изумительную деятельность, чтобы ускорить наше прибытие к месту. Плывя впереди на своем челне и указывая нам проходы, он повел наше судно за маленький остров на конце бухты Раковин, где узкая коса земли образовала естественную гавань, в которую мы и вошли. Фриц выскочил на землю и, не говоря ни слова, побежал к маленькой роще, в которой стоял шалаш, осеняемый исполинскими пальмами. Мы естественно последовали за нашим путеводителем и вскоре очутились перед очагом, построенным из больших камней, на котором, вместо кухонной посуды, была поставлена широкая раковина. Фриц выстрелил в воздух из одного своего пистолета, и по этому знаку с соседнего дерева спустился человек: не женщина, как я ожидал, а молодой моряк с тонким станом и лицом добрым и застенчивым.
Я не берусь описывать странных чувств, овладевших нами в эту минуту. В течение десяти прошедших лет род человеческий как бы не существовал для нас, и вдруг он возрождался перед нами в существе юном, почти в ребенке, до того представшая перед нами личность казалась нежной и простосердечной.
Перед этим неожиданным явлением мы стояли несколько минут озадаченными и в безмолвии.
