прижался ухом к двери.
Мама тихо плакала, а Ричард говорил:
— Либо сработает, либо нет. Вреда от этого не будет.
— Но это так… — Она замолчала.
— Это для общего же блага, — тихо произнес Ричард. — Подумай об общем благе.
О чем это они? О том, что вся отцовская компания достанется Ричарду? Который не в состоянии посчитать десять процентов от суммы чаевых в ресторане?
Открылась дверь маминой спальни, и Ричард добавил:
— Тебе нужно как следует выспаться. Завтра будет тяжелый день.
Дверь закрылась, и Майкл затаил дыхание; он слышал, что брат подошел к двери в его комнату и остановился. Майкл видел тень в полосе света под дверью, слышал, как брат вздыхает, словно перед решительным шагом. Он собирается постучать? Майкл замер, когда дверная ручка едва заметно дернулась. По детской привычке Майкл всегда запирал дверь на ночь и сейчас был очень рад этому. Ручка бесшумно повернулась почти до упора, затем вернулась в нормальное положение. Майкл снова услышал вздох — печали? раздражения? усталости? — и шаги удалились по коридору в сторону комнаты для гостей. Майкл выдохнул и рухнул на кровать.
На следующее утро он проспал — сказалось действие амбиена, — и к тому времени, как набросал заметки для сценария и спустился вниз, все уже закрутилось. В гостиной он увидел пустые стаканы и остатки закусок — семейный совет прошел без него. Мать была в кухне. Она уже надела черный жакет и длинную темную юбку и теперь командовала несколькими испанками: что им следует поправить, что должно быть готово к приходу костей с кладбища, что поставить на буфетный стол в столовой. Сисси и Ричард перебирали бумаги в отцовском кабинете. Да что происходит? Сестра тоже решила заняться бизнесом? Майкл недоумевал.
— Все еще живешь по голливудскому времени? — приветствовал его Ричард, когда Майкл появился в дверях. Стопку бумаг он тут же сбросил в ящик стола и закрыл его.
— В кухне остались пирожки, — сказала Сисси. — И кофе.
— Но поторопись. — Ричард посмотрел на дедушкины часы, стоявшие в углу кабинета. — Нам скоро выезжать.
Майкл уже надел свой темный костюм — легкая хлопковая ткань отлично подходила для Калифорнии, но никак не для Чикаго — и позавтракал у себя в комнате, чтобы никому не мешать. На лице матери цвел нездоровый румянец, который она безуспешно пыталась скрыть с помощью макияжа. И столь же безуспешно пыталась не встречаться с ним глазами. Еще одна строчка в сценарий.
Ричард позвал брата из холла. Майкл закрыл блокнот, натянул старую парку, которая так и висела в шкафу, и спустился вниз. Старомодный черный «бентли», гордость отца и самое ценное его приобретение, поблескивал у входа. Мать уже устроилась на переднем сиденье, Майкл забрался назад и сел рядом с Сисси. Ричард с довольным хрюканьем влез за руль, и Майкл уставился ему в затылок. Прекрасно подстриженные темные волосы, бархатный воротник пальто идеально расправлен на широких плечах. Но все равно вид был отвратительный. Майкл не привык видеть за рулем кого-либо, кроме отца. Даже в загородном клубе отец не позволял обслуге парковать «бентли» вместо него, всегда заводил автомобиль на парковку сам, на лично зарезервированное место.
Служба оказалась предсказуемо формальной и многолюдной, учитывая характер и достижения такого человека, как Рэндольф Маунтджой, но людей было все же меньше, чем ожидал Майкл. Сестра отца, тетя Хелен, позвонила и сказала, что не успеет приехать из Сиэтла. Эпитафии были короткие и пафосные и напоминали скорее биографические очерки, чем слова прощания с дорогим человеком. Не раз и не два вспоминали любимую присказку отца: «Как дела, приятель?», но ни у кого, кроме матери, эта присказка не вызвала слез.
Процессия отправилась на кладбище Лэйквью по длинной извилистой дороге, которой Майкл не раз шагал, чтобы оценить установку надгробия, заказанного у отца, или поговорить с могильщиком. Майкл не видел склепа, пока не вышел из автомобиля. Но с первого взгляда понял, который из новых склепов строил его отец. Это было грандиозное беломраморное сооружение, выполненное в классическом стиле, с круглыми колоннами у двери и крылатыми ангелами по углам крыши. Майкл не припоминал возвышений на кладбище, значит, отец заплатил кучу денег за искусственную насыпь, с которой откроется чудесный вид на холодные серые воды озера Мичиган.
Лакированный гроб сняли с катафалка, и в сопровождении немногочисленных близких друзей семьи Ричард открыл перед ним дверь склепа. Тяжелая, словно отлитая из темного стекла, украшенная ажурной кованой решеткой из темного металла — Майклу показалось, что он узнает на ней орнамент с любимого отцовского галстука. Последовала небольшая заминка — носильщики неуклюже перестраивались в попытке пронести слишком широкий гроб в узкую дверь. Майкл слышал, как Ричард командует ими: «Сюда, под круглое окно, осторожнее», гулкие шаги по каменному полу, звук, с которым тяжелый гроб скользнул на мраморную полку. Затем носильщики вышли, а Майкл, стоя на утрамбованной земле склона рядом с матерью и сестрой, заметил одну странность. Вблизи становилось ясно, что фигуры по углам склепа вовсе не были ангелами: это были совы со сложенными крыльями и загнутыми клювами. Мгновение спустя из склепа вышел брат, закрыл дверь и запер ее кованым ключом — большим и черным, таким, наверное, запирались ворота Бедлама. Еще одна пометка.
Но Майкла задело то, что брат не предложил ни ему, ни кому-либо еще проститься с телом отца в склепе — он почему-то хотел заглянуть внутрь.
— Как интерьер? — спросил Майкл в надежде, что брат исправит свою оплошность.
— Тебе там не на что смотреть, — ответил Ричард. — Но работа сделана на высшем уровне. Отец не позволил бы иного.
Поддерживая маму под локоть, Ричард провел их вниз к автомобилю. Очень скоро должен был начаться прощальный прием.
С большинством приглашенных Майкл был едва знаком. Он редко возвращался домой из колледжа. Пару раз его спросили: «Как дела в Голливуде?», и Майклу пришлось отделываться вежливыми репликами о скромных успехах. Слава богу, они не знали, насколько скромными на самом деле были его успехи. Чуть меньше часа спустя он смог незаметно выскользнуть из комнаты и подняться к себе, чтобы записать вкратце события этого дня.
Но прислонившись спиной к изголовью и черкая в блокноте удачные реплики, Майкл не мог избавиться от неприятных воспоминаний — приглушенный разговор на лестнице, брат, прячущий от него бумаги и загораживающий вход в склеп… За эти годы Майкл отвык от издевок Ричарда и забыл о том, насколько он чужой в своей семье. Даже мать, его единственный союзник, теперь была подавлена потерей мужа и ничем не могла помочь. Только сильная воля отца сохраняла семью, удерживала каждого на нужном месте. Отец был Солнцем, притягивавшим их, как планеты, а теперь Солнце погасло, и все ищут того, кто сможет поддерживать новый порядок.
Майкл сделал еще несколько пометок и спустился вниз перекусить. Он обрадовался уходу гостей и решил лечь пораньше, раз уж вчера выспаться не удалось. Но что-то мешало ему успокоиться. Майкл посмотрел телевизор, принял горячий душ, но вместо того чтобы лечь в кровать, с удивлением понял, что решительно одевается, чтобы спуститься вниз. Он был задет за живое, да что там, он был зол. То, что много лет росло в нем, готово было вырваться наружу. Майкл отказывался безропотно нести на себе клеймо «урода в семье» и не хотел быть аутсайдером, которым привык притворяться. Он злился. Майкл вовсе не был безответным, просто не решался настаивать на своем. Но теперь он готов это сделать. («Протагонист вашего сценария должен ДЕЙСТВОВАТЬ, — вспомнилась ему фраза из какой-то записи, — а не подчиняться действиям».)
Именно это Майкл и собирался делать. Действовать. Ричард наконец вернулся к себе, мать наверняка накачалась валиумом. Сисси не выйдет из своей комнаты — Майкл слышал, что она смотрит шоу «Шеф- повар» по телевизору.
Ящик стола в отцовском кабинете оказался открытым. Майкл вынул бумаги, которые просматривал Ричард, и поначалу не поверил своим глазам. Логотип и заголовки бланков изменились, но лишь при ближайшем рассмотрении стало ясно, что компания теперь называется «Маунтджой: камни и строительные материалы». Никакого «и сыновья». И уж определенно не «и брат».
