Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III

— Я по тебе скучала, — сказала она.

Не круто, зато честно. И обняла.

Он прижался к ней, обмяк и спросил, словно издалека:

— Ты приняла все капсулы сразу?

Он, похоже, совсем не злился, и голосу него был мягкий и тихий; Блестка чувствовала, как этот голос рождается в глубине его груди. Ник был одет в свободные брюки и футболку с надписью «Старлетки и Спейсбои — Тур Тысячелетия». Надпись была нарисована на боку автобуса, решетку радиатора художник превратил в зубастый рот.

Блестка кивнула, прижимаясь к его груди, и он рассмеялся:

— Не беспокойся, все так делают.

Часть ее сознания, какой-то дальний уголок, который еще сохранил способность мыслить, сумел даже разозлиться на такой ответ (он что, со всеми так же поступает?), но злость быстро пропала от вопля сотни разных голосов. Она только крепче сцепила руки.

— Пойдем, — все также весело сказал Ник. — Пора знакомиться с группой!

Он осторожно высвободился из ее рук и развернул Блестку лицом к горам. А потом взял под руку и повел.

Автобус у подножия скал словно материализовался из воздуха: раз — и на месте, где ничего не было, уже едет навстречу он, темный и гладкий. Слева небо прошила молния, раскат грома заглушил рев автобусного мотора. Сам автобус двигался к ним из темноты, его фары слепили, как глаза древнего чудовища, а решетка радиатора выглядела точно так, как у Ника на футболке.

Это был один из тех больших пассажирских автобусов, которыми пользуются «Грейхаунд», вот только ветровое стекло и окна были не затонированы, как обычно, а полностью закрашены черным. Музыка ревела из невидимых динамиков, настолько громкая, что сложно было разобрать мелодию, но ритм совпадал с тем, что играло в голове Блестки. Мысль о том, что с автобусом что-то очень не так, была далекой и смутной, словно поднималась из колодца в тысячу миль, и у Блестки не было времени думать. Автобус вырулил прямо к ней, пришлось отпрыгнуть с дороги, и перед ее носом с шипением открылась боковая дверь.

Блестку тут же окутало облако странного запаха: чуть-чуть похожего на травку, причем неплохую — не то мексиканское дерьмо, которое местная шпана продавала в школе по четвертаку за косяк. Пахло настоящей травой с Ямайки, которую Блестке удалось попробовать пару раз с ребятами из колледжа и от которой она поймала все глюки, что довели Боба Марли до рака мозга. Она глубоко втянула воздух, наслаждаясь тяжелым запахом и тем, как трава щекочет мозг.

Ник первым вошел в автобус, картинно поклонился и протянул ей руку — как джентльмен, но при этом с ехидной улыбкой.

Блестка впервые заметила, как выглядят его зубы — острые и тонкие, — и удивилась, что не почувствовала этого, когда Ник ласкал ее соски и клитор. При виде этих зубов ей на миг захотелось сломя голову бежать прочь, но она подавила это желание и замерла, не вполне понимая, что с ней происходит.

А потом вдруг вспомнила сон, который снился ей несколько месяцев назад: сон о волшебном автобусе в пустыне, который заберет ее от всего — от матери, школы, парней, которые вечно пялятся на ее грудь и никогда не смотрят в глаза. И вот этот автобус возник передней наяву. Внутри ждала травка — классная, заводящая одним своим запахом, — внутри был Ник, который выглядел как ее ожившая мечта, и он протягивал ей руку, другой держась за перила. Он приглашал ее в мир, где больше не будет никаких проблем.

Блестка зашла за ним в автобус. Дверь закрылась, и Ник внезапно растворился в темноте салона. Она почти не видела водителя, который улыбался ей поверх белой полоски воротника над курткой, приветствуя стандартным жестом «добро пожаловать на борт». Автобус дернулся и двинулся.

Вонь травы была настолько густой и ядреной, что Блестка спотыкалась, пытаясь двигаться по проходу. Ник куда-то исчез, не только из виду — его вообще не было, она стояла в этом проходе одна. Виднелись только нечеткие размытые очертания сидений, и появился новый запах, на который она изо всех сил пыталась не обращать внимания.

И вдруг Ник снова оказался перед ней, аккуратно, но твердо взял за руку (почти как Род, — подумала она) и медленно повел дальше по проходу. Автобус казался длиной мили в две, наверное, густой наркотический дым давал о себе знать. Блестка подумала о том, что же тут на самом деле курят и как оно будет чувствоваться напрямую, а не в виде дыма. Ник, казалось, прочитал ее мысли, потому что подмигнул, прижал палец к губам и улыбнулся, поигрывая бровями. Очень похоже на старого комика, который всегда выступал с усами, густыми бровями и сигарой в старых черно-белых фильмах.

Музыка стала еще громче, тяжелая и мрачная, немного похожая на треки «Баухауса» или Мэрилина Мэнсона. Басы грохотали так, что пол уходил из-под ног, вот только шли они не из вмонтированных под потолком динамиков, а словно из самой Блестки. Ей, однако, было не до музыки.

Тот, другой запах, который она так старалась игнорировать и который почти терялся за вонью марихуаны, был мерзким и жутким, он пробирал до самого нутра, и желудок сжимался. Блестку тошнило. Он, похоже, шел от кресел, точнее, от силуэтов в этих креслах. Поначалу ей казалось, что люди просто заснули, но картина начала прорисовываться. Сиденья были чем-то испачканы, и люди на них странно оплывали, словно не сидели, а были… приклеены.

Ей удалось сфокусировать взгляд на сиденьях, и вдруг она поняла, что видит на самом деле: кресла были зубами, а между ними застряли тела на разных стадиях разложения. Глаза приспособились к темноте, дымовая завеса рассеялась, и силуэты приобрели знакомые очертания. Один из них выглядел как Род, а напротив него сидели Кристос и другой индеец. И сидели они не прямо, их словно… искорежило, не оставив ни одной целой кости. Желудок подскочил к горлу, Блестка почувствовала, как изнутри поднимается крик, но не смогла издать ни звука, потому что Ник положил руку ей на плечо и медленно развернул к себе.

Свет в его глазах очаровал ее, заставил замереть, и она услышала тихий голос, который почему-то перекрывал рев музыки.

— Ты моя старлетка, а я твой спейсбой.

Что-то мягко сломалось у нее внутри, и не осталось ничего, кроме Ника и музыки, прекрасной, громкой, ревущей музыки.

Блестка улыбнулась ему и закрыла глаза. Она любила его всем сердцем. Но не хотела видеть, как челюсти Ника сомкнутся на ее черепе.

АРДАТ МАЙХАР Худший способ умереть

Быть констеблем в таком прыще на дороге, как городок Хакберри в штате Техас, — скучно. Пьяные, любители поколотить жен, детишки, которые воруют арбузы, — вот и весь цвет местного криминального общества. Грабителям нечего ловить посреди лесов восточного Техаса в те времена, когда Депрессия сожрала единственного местного миллионера. Старый Базз Гарли все равно был дерьмом, в долг не давал, а у остальных денег хватало разве что на банку с табаком. От его банкротства никто ничего не потерял.

А вот Пиндары — чем они зарабатывали и как выживали, не знал никто. В городе с населением в двести человек все друг друга знают, и только семейка Пиндар оставалась загадкой с тех пор, как дед их старика перебрался сюда несколько поколений назад. Никто не знал, откуда у них взялись деньги на покупку фермы, но денег хватило даже на то, чтобы вдова железной рукой управляла сыновьями и невестками лет примерно пятьдесят. Гоняла она их, как мулов, и ни разу не слышала «нет». Старухе хватило пороху даже на то, чтобы управлять внуками.

Деньги Пиндаров, были они у них или нет, сводили сума старых сплетников возле парикмахерской. Их сыновья продолжали трепаться о деньгах, когда я был маленьким, но ни одна догадка или слух не подтвердились, так что и правнукам тех старых ослов хватит тем для трепа — если город к тому времени не