— Он не называл себя Палабретти?
— Нет. Настроение у него скорее бодрое, чем подавленное. Простуда почти прошла.
— Благодарю вас, сударь, вы свободны. Впрочем, желательно, чтобы вы побыли достаточно близко от его величества.
Врач поклонился и вышел.
Лористон прошелся от стола на середину комнаты, повернулся кругом, бряцнув шпорой.
— Ну, я полагаю, что пора вызвать мадемуазель Пьеррон. Цыганку пока оставим в покое.
Гвардейцы ввели бледную и перепуганную Крошку. Так близко столь высоких особ она еще не видела.
— Прошу вас сесть, мадемуазель Пьеррон, — сухо пригласил Себастиани.
Крошка присела на краешек стула.
— Вы имеете маркитантский патент, мадемуазель?
— Да. Вы можете справиться у командира полубригады или у бригадного генерала.
— Это успеется. Алессандро Палабретти также?
— Да, месье. У него все в порядке.
— По докладу из нижестоящих штабов вы были задержаны вместе с цыганкой за хождение по городу в ночное время, не зная пароля. Что вы делали на улице?
— Мой генерал, я готова рассказать все! — воскликнула Крошка. — Клянусь, что ничего, кроме правды, вы от меня не услышите!
— Именно этого мы от вас и ждем.
— Да, но для этого мне нужно очень много времени.
— Мы будем терпеливы до определенного предела.
— Я начну с самого начала. Позавчера днем мы с Палабретти заехали с фурой во двор дома, куда потом приехали польские уланы.
— Зачем, простите? — испытующе прищурился Себастиани. — Вы собирались мародерствовать?
— Дом был уже ограблен, — оскорбленно сказала Крошка. — У нас просто сломалась оглобля, и Сандро, то есть месье Палабретти, решил поискать какую-нибудь доску или шест, чтобы вытесать новую. Мы уже вышли во двор, когда явились польские уланы во главе с Ржевусским и заявили, что им этот дом указан для постоя. Когда мы с мужем… то есть, конечно, с месье Палабретти, пошли показывать лейтенанту дом…
Тут Крошка действительно выложила все. Не упирая на то, в какой момент Надежда напала на них и застала врасплох, она тем не менее рассказала и о перестрелке в доме, и о появлении Клеща, и о наличии подземных ходов — словом, раскрыла все карты, какие могла. Особо долго она рассказывала о колдунье Марфе и о том, как та управляет Настей на расстоянии, о том, как Марфа вернула Надежде ребенка и, отобрав молоко у Насти, передала его Надежде.
— Да она нас дурачит, — шепнул Коленкур на ухо Лористону. — У этой девицы буйная фантазия.
— Итак, мадемуазель, — резюмировал Себастиани. — Маркитанта Палабретти вы не видели с позавчерашнего вечера, не так ли? Он пропал бесследно. Я правильно вас понял?
— Да, мой генерал.
— Вы были его любовницей?
— Ну кто же задает такие вопросы даме? — Крошка пыталась изобразить возмущение, но Себастиани это не смутило.
— Меня не интересуют романтические подробности. Я хочу знать, видели вы его голым или нет? Могли бы в случае чего опознать его тело?
— Боже, он убит?! — взвизгнула Крошка.
— Это пока неизвестно. У нас есть некто, выдающий себя за Палабретти. Подойдите вон к той двери и посмотрите в щелку. Но не открывайте дверь настежь.
Крошка подошла к щелке и заглянула. После первого же взгляда она ахнула и отшатнулась.
— Господи… — пробормотала она. — Но это же император!
— Значит, вы убеждены, что это не Палабретти?
— Вы что, хотите сказать, что его величество выдает себя за Палабретти? Свихнуться можно! — Глаза Крошки округлились.
— Но какие-то черты лица напоминают вам Палабретти?
— Да никаких… Может быть, лоб, нос чуть-чуть. Но где борода? У Палабретти была огромная борода. Она начиналась прямо от ушей, перекатывалась через подбородок и через шею соединялась с шерстью на груди. Далее вся эта растительность тянулась, пардон, до щиколоток.
— Вы никогда не видели Палабретти бритым?
— Никогда… — помотала головой Крошка.
— Итак, она его узнать не хочет, — констатировал Себастиани. — Или не может все-таки?
— И не сможет, если показывать его через замочную скважину, — усмехнулся Лористон. — Но очень может быть, что он ее узнает…
Он взял, хоть и элегантно, но очень решительно, Крошку под ручку и ввел в спальню императора. Следом за ним вошли все остальные.
Палабретти широко открыл глаза и побледнел как смерть…
…Когда прошлой ночью внезапно грохнуло и гора камней посыпалась в шахту, он подумал, что все кончено. За какие-то секунды груда кирпичей, досок и других обломков завалила отверстие трубы, через которую он проник было к этой вонючей пропасти. Правда, новая опасность вывела его из апатии, и он с какими-то запредельными силами начал расчищать заваленную трубу, сумел выползти из дыры на кучу кирпича, но тут, видимо, под его тяжестью, кирпичи глубоко просели в дерьмо, захлюпала вода, с боков на Палабретти навалились другие кирпичи, и он потерял сознание… Потом появились гвардейцы; они откопали его, подняли на веревке наверх. Полубезумный, он не помнил, что говорил, кажется, ничего не понимая, видел вокруг себя генералов, клялся в чем-то, убеждал, что ни в чем не виновен… Потом его напоили коньяком, дали какие-то порошки… Когда он проснулся утром, то почувствовал себя совсем свежим и здоровым, с аппетитом съел завтрак, даже не удивляясь, что его называют сиром, что рядом с ним возвышается огромный мамелюк Рустан, что за ним ухаживает лейб-медик Наполеона. Что-то сдвинулось в его мозгах, и на какое-то время Сандро вдруг поверил, что никогда не был маркитантом и свое имя придумал в бреду.
«Господи! — даже с восторгом подумал он. — Я всегда был императором! Мое имя — Наполеон Бонапарт, я повелитель Европы!»
И тут, когда он уже всерьез поверил в это, в комнату вошли Лористон под руку с Крошкой, а следом — Коленкур, Себастиани и де Сегюр.
— Боже мой! Я погиб! — вскричал он и рухнул на колени в одном белье.
— Вы — Палабретти? — жестко произнес Лористон.
Сандро только молча закивал головой. Крошка воскликнула:
— Боже мой! Ты жив, ты жив, мой драгоценный! Да, я узнаю его! Я узнаю его, мой генерал! Вот, — тут она расстегнула ворот рубахи лжеимператора и показала маленький шрам у ключицы. — Вот, это примета, которую не спутаешь!
— Отлично, мадемуазель, — сказал Лористон. — Проводите ее, Себастиани, и оставьте под конвоем. Пусть приведут цыганку. Рустан! За жизнь этого человека ты отвечаешь головой!
— Да, начальник! — Гигант-армянин положил руку на грудь.
Оставив ошарашенного Палабретти в спальне под охраной мамелюка, генералы вновь перешли в канцелярию.
— Ваше имя, мадемуазель? — спросил Себастиани, когда гвардейцы, конвоировавшие Настю, вышли.
— Настази, — объявила Настя, — Настази, генерал-диамант.
— Чем вы занимаетесь?
— Кочую, гадаю, судьбу узнаю, — Настя подарила всем генералам ослепительную улыбку. — Позолотите ручку, все узнаете!
