батареи бьют через пролив по немецким батареям на Муху.
Вот и прорвались. Спасибо, армия!
Открывается слева Виртсу — скромная россыпь белых и желтых, тоже игрушечных, домиков. А впереди распахивается серенький, в светло-фиолетовой дымке, плес Рижского залива.
Полуостров Виртсу торчит как пистолет, направленный на остров Муху (или, по-старому, Моон, давший название проливу и всему архипелагу). Вечером 29 сентября пистолет выстрелил.
У нас на борту сорок бойцов Эстонского корпуса с оружием, с ротным минометом. И на других катерах отряда по стольку же, на головном даже пушку-сорокапятку поместили. Это первый бросок десанта, который надо высадить прямо на причал поселка Куйвасту.
Как стемнело, так и пошли. Ни звезд, ни луны, ветер балла на три. Гром наших моторов наполняет узкий, в три с половиной мили, пролив. Тут и ходу всего-то минут на пятнадцать. С черного берега Муху взвиваются, прожигая тучи, белые ракеты. Ну да, мы обнаружены, а нам и скрывать нечего. Вон высвечена убывающим светом пристань Куйвасту, деревянный пирс, — к нему-то мы и идем. Ох, ого-онь! Стена всплесков перед нами… Лейтенант Макшеев крутит штурвал, ищет проход в стене… то влево, то вправо… Гребенка всплесков опасно приближается… Вьюгин, стоящий справа от Макшеева, подавшись назад, делает быстрый знак Дурандину, и тот мгновенно сбрасывает газ… как раз вовремя, иначе бы… Тут над нашими головами с рокочущим воем проносится, словно стая птиц с огненными хвостами, рой реактивных снарядов — это наши с полуострова Виртсу дали залп из «катюш»! — и сплошным валом прокатились по берегу Муху быстрые высверки с клубами дыма.
Полный вперед! Огонь берега заметно поредел, но теперь обороняющиеся открывают автоматно- пулеметную пальбу, и тотчас с подходящих к пристани катеров несутся ответные цветные струи огня. Стопорим ход слева от головы причала, на мелководье, и десантники прыгают в воду. Помогаем выгрузить снаряжение, я подаю сержанту-эстонцу, стоящему по пояс в воде, тяжелую минометную плиту. Пули свистят, ухают разрывы снарядов, наши оба пулемета стучат непрерывно. Десант, захватив пристань, уходит вперед, растекается в стороны, и вдруг откуда-то из глубины острова немцы открывают артогонь по пристани, а тут полно катеров. Ревут моторы, катера отходят, мы тоже даем задний ход, удаляясь от пирса. Осколками порешетило рубку и корпус. Счастье, что никого не задело…
Возвращаемся в Виртсу. А навстречу плывут чудные машины, низко сидящие в воде, Макшеев едва успевает отвернуть, чтоб дать им дорогу, — это автомашины-амфибии, везущие на Муху второй бросок десанта. В Виртсу и мы принимаем на борт новую группу десантников. Слышу, как Володя Дурандин кричит командиру, что бензину совсем мало. (Бензовозы так и не прибыли еще.) Макшеев отмахивается: тут считанные мили до Муху и обратно, чего там, хватит бензину.
Второй бросок высадить на пристань Куйвасту не удается: пристань пылает высоким костром. Правее утыкаемся носом в отмель.
— Плиже, комантир! — кричит сквозь рев моторов рослый эстонец с погонами младшего лейтенанта, с освещенным пожаром круглым юношеским лицом. — Стесь глубоко!
— Нет, нет! — отвечает Вьюгин, помнящий с сорок первого здешние мели. — Не глубоко! Прыгай, лейтенант!
— Плиже! — настаивает тот.
Возникает опасная заминка. Катер стоит, десант медлит…
Вдруг Серега Штукин, отклеившись от пулемета, каким-то отчаянным, вкось, прыжком срывается за борт. Стоит в воде по пояс, а ведь он ростом мал, — машет руками: мелко! Увидев наглядно глубину, попрыгали и бойцы, заспешили к пляжу. Грозно перебегают по их каскам сполохи огня.
А Штукина вытаскиваем из воды.
— В моторный отсек! — кричит Макшеев. — Переодеться в сухое. Молодец, юнга!
Мель не сразу отпускает нас. За кормой закипает мутная каша из воды с илом, катер дергается, как неврастеник, винты работают чуть не вразнос.
Наконец сходим с мели, разворачиваемся, ложимся на обратный курс к Виртсу. Из люка высовывается голова Дедкова в берете. Резким свистом он зовет Дурандина обернуться, делает знаки, из коих явствует, что бензин на исходе. Его яростную жестикуляцию подтверждает неприятная пальба: это начинают «стрелять» моторы, получая бедную топливную смесь.
— Идем на ручной подкачке! — орет Дедков.
На середине пролива один мотор глохнет. Вся надежда на второй. Как в песне о бомбардировщиках, мы ковыляем во мгле… на честном слове… И вот метрах в двадцати от пристани Виртсу задыхается и глохнет второй мотор. Катер выходит из повиновения. Он как бы изнемог и рад отдохнуть, качаясь на черной воде.
А боцман своим голосом, не утерявшим громовой силы в узкостях Моонзунда, подзывает кого-то на причале, куда беспрерывно прибывают бойцы Эстонского корпуса, и, раскрутив над головой, метко посылает на пирс бросательный конец. Там подхватывают его и подтягивают катер.
Будь я поэтом, написал бы балладу и назвал ее «Балладой о двух бочках бензина». Но я не поэт. Всего лишь стреляный воробей с москитного флота. Пусть балладу сочинит Сашка Игнатьев, он мастак, а я скажу вам только, что нет в русском языке таких слов, достаточных по крепости, какими мы не поминали бы нашу береговую базу. ПЗС — подвижная заправочная станция — все еще не добралась до Виртсу. Мы качались у причала, как стоптанные башмаки на веревочке.
Свирепели ветры с дождями, несли по Моонзунду осеннюю стужу и прекрасные слухи. События, как слышали мы, нарастали с каждым днем. Второго октября отряд «малышей» (то есть «Г-пятых») под командованием капитана третьего ранга Гуманенко высадил первый бросок десанта на пристань Хельтерма на восточном побережье острова Даго. Уже к вечеру третьего октября Даго был взят, остатки разгромленных немецких частей бежали на Эзель. Теперь настала очередь этого острова, крупнейшего в архипелаге. С острова Муху, соединенного с Эзелём пятикилометровой Ориссарской дамбой, устремились на штурм эстонские дивизии.
А мы припухали у пристани Виртсу, злые от сухомятки и отсутствия бензина. И вот тогда-то — стараниями комбрига, а может, и Галахова — наш отряд катеров получил бензин у армейцев, чьи службы тыла были куда мобильнее флотских. Сам командующий Эстонским корпусом генерал Пэрн приказал дать нам бензин взаймы.
Нашему катеру отломились две бочки бензина! Роскошнее не бывает подарка! Дурандин со своими духами быстренько перекачал бензин в баки. Он словно боялся: вдруг дядя Пэрн передумает и велит отобрать…
Несколько ночей мы мотались взад-вперед, перевозя нескончаемый поток войск на Муху. Потом вот какая получилась обстановка: седьмого армейцы взяли главный город Эзеля Курессаре, противник отступил, очистив весь огромный остров, на полуостров Сырве, прикрепленный с юга к Эзелю, как сабля к пузу офицера. На узком перешейке немцы заблаговременно подготовили сильный рубеж, восстановив укрепления, на которых наши в сорок первом заставили их топтаться полтора месяца. С ходу нашим не удалось преодолеть оборонительный рубеж. И началась осада. Немцы снабжали и питали свои части на Сырве морем из Либавы и Виндавы — через Ирбенский пролив. Надлежало воспрепятствовать этим перевозкам силами торпедных катеров и авиации.
Наконец-то вспомнили, что мы все-таки не извозчики, а торпедные катера! Начались ночные выходы — вдоль Эзеля, вдоль Сырве мы утюжили неспокойный Рижский залив до Ирбенского пролива. Перебазировались на Эзель — в поселок Ромассаре близ Курессаре. Тут пристань была сожжена, только обгоревшие бревна торчали на сваях, и мокли под дождями взорванные склады и сараи. Взвод саперов из Эстонского корпуса сделал нам из понтонов плавучий пирс, к коему и пришвартовались катера отряда.
Такая шла осень — бездомная, холодная. В Ромассаре стягивались и другие отряды катеров. Прибыли «деревяшки» — деревянные катера Д-3, активно действующие в Моонзунде, — и с ними старый знакомый капитан третьего ранга Бухтояров. Он теперь был замначальника политотдела бригады. Мы с ним столкнулись однажды возле причала, где нелегко было вытянуть из грязи сапоги. Бухтояров остро взглянул на меня близко посаженными темными глазами:
— Здорово, Земсков! Как воюешь?
— Ничего, воюем, товарищ ктан-треть-ранга. С бензином вот трудности.
