Вообще-то да, и очень. Но Мэтт только пожал плечами, не доверяя этому красношубому мошеннику.
— Ты и правда хочешь бросить здесь сани и оленей? И расстроить всех детей по всему свету, которых я должен был посетить? Разве это справедливо?
Мэтт заворчал. Ему плевать было… плевать вот, и все. Но еще чуть побегать по ночному небу…
— Не знаю. Ты со мной не очень справедливо обошелся. Что я за это получу?
Видно было, что Наезднику это не понравилось, но Мэтт понял, что сейчас держат его за шкирку. Восход солнца близился, и терминатор подкрадывался неумолимо. Если епископ мирликийский хочет оказаться дома до света, ему придется договариваться.
Святой Ник еще раз вздохнул и встал.
— Ладно. Ты меня держишь под дулом пистолета, Маттиас. Каковы твои условия?
Вервольф сел, опустил вздыбленную шерсть, чуть пригладил ее, потягивая время. Потом сказал:
— Я хочу рецепт «рождественской радости».
— «Рождественской радости»? Но она только раз в году действует.
— Меня устраивает. Вполне согласен бегать по небу только раз в год. Это неплохо.
— И это все?
— Да… ну, и еще указание, как выбраться с северного полюса. Дурацкое место.
Санта погладил бороду:
— Хорошо, договорились. Если ты доставишь нас в Дом Рождества еще до рассвета.
— И чтобы рецепт действовал!
— Гарантирую, что будет — слово Отца Рождество. Но помни: только в сочельник.
— Годится. — Вервольф встал, отряхнулся. — Добавь сейчас «рождественской радости» и поехали!
Еще пригоршня волшебной пыли сверкнула при звездах, святой Николай пробормотал волшебные слова, человек в красном и его черный слуга устроились в санях, и Мэтт с оленями тронули с места.
И снова летели, уходя от рассвета, к домам, полным хороших спящих детей, и каждый раз, останавливаясь, Мэтт внимательно смотрел, что делает Пер Ноэль. Он подносил к лицу руку в перчатке, что-то говорил и исчезал в вихре рождественской магии.
Наконец Маттиас спросил:
— А как ты это делаешь? В печную трубу пролезаешь, в смысле? Как ты входишь и выходишь?
— Мэтти, на долгие разговоры времени нет. Мы уже и так опаздываем.
— Я никуда не опаздываю. И не спешу.
— Ладно, расскажу. Когда я произношу нужные слова и принимаю щепотку «рождественской радости», я могу пройти через что угодно: потому что сам на несколько минут становлюсь Духом Рождества. Это длится очень недолго, и мне приходится торопиться или повторять заклинание.
— А! Так вот что этот поэт имел в виду в своей «Ночи перед рождеством»! Я думал, он говорит, что ты ему подмигивал.
— «Этот поэт»… А, ты про Клемента Мура, который написал «Посещение св. Николая». Да-да… «Приставив палец к носу»… Да, это оно.
— Фу! Вдыхать крошки от печенья ноздрей! — Мэтта передернуло. — Противно.
Хотя совсем не так противно, как некоторые вещи, которые он проделывал в волчьем образе. И Мэтт осклабился самодовольной волчьей усмешкой. Все было так, как он и думал.
— Ну, эта работа — не сплошная глазурь на торте, Мэтти.
То ли показалось, то ли вправду святой старик показался усталым и морщинистым? Да нет, не мог Санта брюзжать. Ему полагается быть всегда веселым. Но уже было очень поздно, и олени плелись едва- едва. Мэтт заметил, что они давно оставили попытки укусить его и тянули вместе с ним охотно, не ради демонстрации силы или злости. Может, они даже уже к нему привыкли.
Мэтт пожал плечами, подождал щелчка бича и подергивания вожжей, говорящих, что пора двигаться, и снова вихрем лап и копыт упряжка поднялась в воздух.
Когда они закончили объезд, краешек солнце выглядывал уже из-за горизонта, как пожар в прерии. Святой Николай резко направил упряжку на север и погнал изо всех сил в полярную тьму. И они понеслись, будто спасаясь от смерти, понеслись по воздуху, и терминатор ночи и дня шел за ними, смертоносный, как нацеленный на убийство робот. Коснись их солнце — и полетят они на землю с аэродинамическим изяществом булыжников.
Они рвались на север, не щадя дыхания, колотя небо лапами и копытами. Пузырьки шампанского от «рождественской радости», бурлящие в теле, начали выдыхаться, цвета становились тусклее, необычное обоняние покидало Мэтта, и жуткий холод вечной зимы пробивался даже через волчью шкуру. Он тянул, налегал, бежал, бежал, уже опускаясь к земле, как тонущая лодка…
Со стуком споткнулся о сугроб и полетел вперед, кувыркаясь. Олени у него за спиной затормозили копытами, остановили его весом своих тел. Он встал, отряхнулся, осмотрелся. Увидел край Дома Рождества и бегущих по снегу эльфов. И вздохнул с облегчением.
Эльфы захлопотали, распрягая оленей, уволакивая сани, помогая Маттиасу освободиться от постромок. Оленей отвели в загон, Санта-Клауса — вдруг постаревшего и одряхлевшего, — повели к дому под руки.
Маттиас направился следом.
— Не хочешь ли закусить и выпить чего-нибудь горячего, Мэтти? — спросил епископ, когда они плюхнулись возле ревущего в камине огня в доме святого.
— Нет, спасибо. Мне пора.
— Ты уверен? Ночь выдалась долгая, и ты очень здорово поработал.
Мэтт почесался, зевнул, потянулся, потом встал.
— Ночь была долгая, но я лучше пойду. Когда ты отдашь мне мой подарок.
Святой Николай нахмурился, но встал и вышел, вернулся с листом бумаги и пакетом, которые протянул вервольфу.
— Вот оно. В пакете рецепт и несколько ингредиентов, которые тебе трудно будет найти не в сезон. Изготовишь утром сочельника, и должно действовать. А указания, как уйти от северного полюса, вот здесь, на листе. — Он с задумчивым видом добавил: — Но я бы хотел, чтобы ты еще здесь задержался. Нам бы много о чем стоило поговорить…
— Нет, спасибо, — ответил Мэтт.
Он взял пакет и лист бумаги и понес их в темноту рождественского дня.
На следующий год, когда канун Рождества уже медленно полз к вечеру, Маттиас лежал в снегу позади хвойной рощицы, глядя на суету во дворе Дома Рождества. Нос наполняли запахи корицы и бренди, вкус пряников и яблок держался на языке. Видения волшебных созданий в светящихся одеяниях плясали на цветных лентах магии, и эльфы там, внизу, вытаскивали сани и чистили упряжь. Что их стукнет, они так и не узнают…
О да, Маттиас тщательно продумал все планы. Он смешал себе «рождественскую радость», он запомнил путь к северному полюсу, и сейчас надо было только ждать. Все трюки старого святоши он знал, и в этом году, когда лицемер в красной шубе выйдет в загон, Мэтт не опешит и не будет застигнут врасплох. На этот раз он этому епископу мирликиискому сразу горло перервет. Займет его место на санях и помчится по рождественскому небу из дома в дом, и он-то уж молочком с печеньем не удовольствуется…
У него за спиной во мраке соткалась темная тень и сверкнула острой как нож улыбкой, и черные руки открыли книгу, где золотистое имя Маттиас Вульфкинд стало угольно-черным. Раздался ужасный смех — и тут же оборвался.
И сказал из темноты иной голос:
— Тебе за многое придется ответить, Черный Питер.
Мэтт резко обернулся к святому Николаю — и увидел перед собой огромного волка, белого как снег, в густой шубе, и глаза его смотрели добрым и в то же время разочарованным взглядом. Из пасти у него висела темная тень, она извивалась и плевалась огнем. Святой Николай выплюнул Черного Питера на снег и придавил лапой, засмеялся волчьим смешком.
