— Это будет чудесно, — ответил Лерман.
Уолдо фыркнул прощально, когда его вели к машине.
— Счастливого Рождества! — крикнули дети.
Лерман помахал рукой, потом закрыл дверь и обернулся к прочим собакам. Они смотрели на него в ожидании.
— Гуляй! — велел он, нажимая кнопку на стене, и все двери одновременно распахнулись.
Собаки бросились из клеток на площадку, сталкиваясь друг с другом на скорости. В конце площадки тут же образовалась куча-мала, несколько псов тормозили на поворотах, устраивая потешные борцовские матчи.
Пока они играли, Лерман тщательно и методично убирал клетку за клеткой. Потом вошел в холодильную камеру, вытащил бок говяжьей туши. Мясницкой электропилой разрезал его на порции, разложил по мискам и вернулся к арене.
— Идите есть, — скомандовал он, и собаки, бросив свалку, разбежались по клеткам. Он закрыл двери и начал раздавать миски.
Пока псы ели, Лерман вытащил искусственную елку и начал привязывать гирлянду к ветвям.
Из леса позади склада смотрел в бинокль человек. Иногда он видел мелькавшего за окнами Лермана, таскающего охапки цветов и лент.
— Очень празднично, — вполголоса откомментировал наблюдатель.
На нем был рубчатый черный свитер, вполне подходящий для зим в Джорджии, черные джинсы и черные же ботинки. Волос не было видно под лыжной шапочкой, но подбородок и щеки покрывала спутанная седая борода. И ноги у него были толстые и сильные.
Он наблюдал из лесу целый день, чтобы удостовериться, что ночью Лерман будет один. Когда уехали Спинелли, он понял, что они перед Рождеством последние покупатели, и улыбнулся. Ладони зачесались — он вытер их о свитер коротким движением, почесал правую об угол пряжки ремня. Снова выглянул в бинокль. Лерман вешал гирлянды на каждую из собачьих клеток.
— Очень, очень празднично, — повторил человек.
Собаки очень затруднили его задачу, заставив искать нестандартное решение — он не мог проникнуть в склад и поставить жучки. Пришлось использовать комбинацию устройства дальнего подслушивания, работающего на отраженном от оконного стекла инфракрасном излучении, и перехвата сигнала сотового телефона. Но это решение все равно оставляло пробелы в улавливании звука. А когда кто-нибудь из этих проклятых псов начинал гавкать, то от инфракрасного излучателя сразу становилось толку как от карманного фонарика.
Лерман развернул шестифутового картонного Санта-Клауса и стал его вешать на стену.
— А вот это уже просто безвкусно, — скривился наблюдатель.
Чирикнул сотовый телефон. Человек с биноклем присел и включил звук.
Лерман взял телефон со стола.
— «Сторожевые псы Лермана», — сказал он в трубку.
— Здравствуй, Сэм, — произнес знакомый голос, и Лерман на миг крепче сжал телефон. — Ты слушаешь?
— Здравствуй, Мона, — ответил он.
— Сегодня рождественский вечер, Сэм. Я подумала, может быть, тебе захочется общества.
— Оно у меня есть.
— Ты меня понял. Собаки не считаются.
— Лучшие друзья человека, — ответил Лерман. — Ты не знала?
— Только если у человека нет женщины. Сэм, ты в Джорджии, не на Аляске. В Джор-джи-и. В Джорджии человеку не нужно встречать единственное в году Рождество в компании собак.
— Ты выпила, Мона?
— Ночь обещается красивая. Морозная и ясная, с полной луной. Полная луна на Рождество, Сэм. Такое нечасто бывает. Может быть, увидим, как летит по небу Санта на санях. Я встречаю Рождество одна, и я выпила. Можно мне приехать? Не должен ты быть один на Рождество с собаками.
— Собаки верны, Мона, — сказал он и тут же пожалел, что сказал.
Она замолчала. На миг ему показалось, что она разорвала соединение, но потом он услышал, что она плачет.
— Как поживает Ники? — спросил он, неуклюже меняя тему.
— Ники — здоровенная, пушистая, чудесная лапушка, — ответила она. — Сегодня я буду спать с ней в обнимку. А могла бы с тобой, могли бы маршмеллоу на огне пожарить…
— У меня нет камина.
— Сэм, пусти меня обратно в свою жизнь, — попросила она тихо. — Не выгоняй меня навсегда.
— Доброй ночи, Мона. Счастливого Рождества.
Он повесил трубку.
Человек в лесу посмотрел на часы, потом на небо. Солнце клонилось к горизонту. До ночи еще примерно час. Он посмотрел в бинокль — Лерман с несчастным видом сидел у стола, глядя на сотовый телефон. Потом отключил его.
— Бедняга Сэм, — вздохнул наблюдатель. — Полная луна — и пустые объятия.
Сработал будильник. Карсон, пятилетний самец немецкой овчарки, поднял голову.
— Спокойней, мальчик, — сказал ему Лерман. — У нас еще целый час, полно времени. Доешь сперва.
Пес вернулся к еде, но поглядывал на окна.
Рано она сегодня начала пить, подумал Лерман. Бог знает что бывает с человеком на праздники. Черт возьми, его от двухминутного разговора с ней трясет, а он-то трезв.
— Чертовски удачное время она выбрала для звонка, — сказал он собаке, и пес сочувственно скривился.
Лерман вспомнил, как она впервые вошла в его дверь. Когда это было — года три назад? Да, три года и месяц. Середина ноября, и он тогда дрессировал ротвейлершу, еще почти щенка десятимесячного.
Женщина была изящна, смугла, сложена как бегунья. Одета она была с тщательной небрежностью, требующей немалых затрат. В ушах у нее висели рубиновые капли, и еще несколько таких же — на золотом ожерелье, уходящим в ложбину между грудей.
Лерман играл с ротвейлершей в «а ну-ка, отними», используя палку от метлы, завернутую в несколько слоев ткани. Собака держала крепко и упиралась когтями в мат, стараясь вырвать палку из рук Лермана. И похоже было, что могла победить. Женщина наклонилась вперед, положила руки на загородку площадки и стала смотреть.
— Дай! — внезапно сказал Лерман.
Собака подняла глаза, но палку не выпустила.
— Дай! — повторил Лерман.
Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.
— Молодец, — похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. — Чем могу вам быть полезен, мэм?
— Я не хотела бы вас прерывать, — улыбнулась она. — Это сырое мясо?
— Да.
— Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?
— Про меня говорят, что иногда я мою руки, — сказал Лерман. — Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.
— И она при этом меня не тронет?
— Она никого не тронет, если ей этого не приказать, — ответил Лерман. — По крайней мере так оно должно быть.
— Рискну, — сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. — Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?
— Это Ники. Ники, дай лапу.
Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.
