сознание, не замедлялись реакции. Ионизирующее излучение попросту питало его новую внутреннюю силу.
– Нормально… – продолжая улыбаться, сказал он сам себе. Поднял взгляд в сторону пятна темной, выжженной почвы – явного признака затаившейся до времени жарки. – А ну-ка…
Никогда раньше ему и в голову не пришло бы совершить подобное. Да, он с детства умел находить аномалии, чувствовал их особым, почти животным чутьем. Но они были для него так же опасны, как и для любого, созданного из плоти и крови. Теперь же его толкали вперед новые ощущения – власти над стихиями Зоны, абсолютной свободы и безнаказанности. Пожалуй, сказывалось и это необычное, почти наркотическое опьянение от запредельной дозы радиации.
Он медленно поднял руку – и коснулся едва заметной стены дрожащего воздуха. Всей кожей ощутил мгновенный рост температуры. Миг – и все вокруг уже полыхало оранжевым, с синеватыми прожилками пламенем, тем самым которого так боятся сталкеры, оказавшиеся вблизи подобной аномалии. Но, странное дело – с ним не происходило ничего, что могло бы всерьез навредить ему – лишь пробежали по коже синие искры разрядов, активнее забились в глубине тела тончайшие нити-молнии. Бука рассмеялся счастливым детским смехом – и неторопливо прошел сквозь разбушевавшуюся жарку. Она не могла причинить ему вреда, как нож не может причинить вреда ножнам.
Отныне Зона перестала быть ему врагом. Теперь здесь у него был лишь один враг.
Люди.
Бука посмотрел в сторону Свалки, задумался. Зачем он шел туда? Ах, да – он бежал. Бежал от какой-то опасности, суть которой совершенно выветрилась из головы вместе с последними остатками страха. Снова напряг память – его собственное человеческое прошлое возвращалось неохотно, с натугой, словно его приходилось втаскивать из-под бетонной плиты. И все же, он вспомнил.
Там, позади, оставались друзья. Что это такое – друзья? Просто люди. Чуждые ему существа – пока Зона не привела их геном и физиологию в соответствии со средой. Бука прекрасно понимал это – но что-то по- прежнему не давало покоя.
Ника. Она ведь тоже там. Ника… Что это? Просто сочетание букв. Отчего же тогда смешались и поплыли в голове мысли?
Бука сделал шаг назад. Вздрогнул. А вот это было болезненно – словно успокоившаяся, было, внутренняя сила ожила вновь, ревниво сжав что-то в глубине грудной клетки. Беззаботная улыбка сползла с лица, уступив место гримасе боли. Он сделал усилие – и боль прошла. Он развернулся и, не раздумывая, отправился назад – неторопливо, уверенно. Это очень здорово – ничего не бояться.
Он нашел их довольно быстро. Оказывается, Монах с Никой шли прямо за ним, лишь немного отклонившись к востоку. Сейчас они сидели на камнях, устало переводя дух, но схватились за оружие, едва заметив тихо подошедшую фигуру. Настороженность на их лицах стремительно сменилась радостью – сдержанной у Монаха и слегка диковатой – у девчонки. Ника бросилась ему на шею, Бука машинально обнял ее.
И понял, что внутри него – пустота. Он просто не понимал этих чувств, этих объятий и слез, и даже приветливая улыбка на его лице была лишь проявлением въевшегося рефлекса. Эти люди были для него почти чужими. Не настолько чужими, чтобы автоматически превратиться во врагов. Но достаточно чуждыми, чтобы равнодушно воспринимать их присутствие.
Поняв это, Бука ощутил растерянность. Чуть позже ее сменил острый приступ забытого, было, страха. Потому, что слово «нелюдь» из набора букв и звуков оформилось вдруг в нечто, вполне осязаемое и жуткое, как предчувствие смерти.
– Что с тобой? – беспокойно спросила Ника, глядя на мертво застывшее лицо парня.
– Все в порядке, – ровным голосом сказал Бука. Даже попытался улыбнуться. – Все в норме. Правда.
Он словно пытался сам себя убедить в этом. По лицу Монаха понял, что не слишком успешно. Хотелось бросить этих людей – и бежать. Подальше от них, пока не случилось чего-то страшного. Это было странно – после кристальной радости по поводу своего нового места в этом мире ощутить тяжкий груз противоречий стремящихся разорвать изнутри душу. Уйти было можно. Только избавиться от этого груза не выйдет – и теперь Бука понял это со всей ясностью.
– Куда ты исчез? – не замечая, что с ним творится, спросила Ника. В глазах ее, обычно ясных и жестких, сверкнули слезы. – Мы всю ночь за тобой шли, думали разминулись… Как твоя рана? Надо перевязку сделать…
– Вам уходить надо, – осторожно отстраняя от себя девушку, сказал Бука. – Скоро здесь будет небезопасно.
– Странный ты какой-то, – Ника сделала шаг назад, насупилась, сжалась. – Можешь, вообще, объяснить, что с тобой творится?
– Хотел бы я, чтобы мне самому это объяснили, – спокойно сказал Бука. – Я знаю одно: сюда приближаются военные. Довольно большая группа. Вам нужно уходить.
– Что значит – «вам»? – поинтересовался Монах, проследив взгляд Буки. Неторопливо «сломал» дробовик, вынул, осмотрел и вставил на место патроны. Щелчком вернул затвор в боевое положение. – Ты, что же, сдаться решил, брат мой?
– Я не хотел бы, чтобы вы это видели… – Бука замялся, ощущая бессилие от нехватки слов: он просто не знал, как объяснить этим «друзьям» то, что он собирается сделать с «врагами». Все это были человеческие понятия, которыми трудно оперировать монстру. Смысл всех этих слов для него размылся, потерял былую четкость. Единственное, что он все еще помнил – нельзя причинять зла «своим».
– Я никуда не уйду, – решительно сказала Ника. – Если ты решил остаться – я тоже останусь. Пусть, вон, Монах уходит.
– Устал я бегать-то, – внимательно разглядывая Буку, заявил Монах. Принялся аккуратно выкладывать перед собой патроны двенадцатого калибра – аккуратно, в ряд, для удобства перезарядки. Видать, он всерьез решил встретить вооруженного до зубов врага со своей двустволкой. – Пусть молодые бегают. Я тоже останусь: Бог даст – пронесет.
Бука ничего не ответил. У него просто кончились слова. И раньше он не блистал красноречием, предпочитая смотреть и слушать. А той силе, которая стала теперь основой его существа, вообще не было дела до человеческих слов. Он просто стоял и ждал, глядя в никуда.
Военные показались через каких-нибудь десять минут. Солдат было не меньше роты – увешанных вооружением настолько, что пригибались под тяжестью груза. Действовали они четко и грамотно, появившись сразу с трех сторон и быстро забирая в противника в «клещи». Они явно знали, где находятся беглецы. Ловко огибая аномалии, занимали удобные позиции, окапывались и исчезали из прямой видимости. В то же время, они и не думали не приближаться – просто отрезали любые возможные пути к отступлению.
– Что они задумали? – беспокойно спросила Ника, выглядывая из-за бугра, рядом с Монахом. Тот со знанием дела осматривал местность, озабоченно покачивал головой.
– Не понимаю. Блокаду устроить решили что ли? – недоуменно проговорил Монах. – В атаку, по крайней мере, идти не собираются.
– Смотрите туда! – Ника указала куда-то в сторону. Там, позади цепочки затаившихся бойцов люди в оранжевых комбезах возились со знакомой уже «игольчатой» установкой. Им помогали солдаты, собирая странный аппарат из отдельно принесенных блоков.
– Не знаю, что это такое, но они явно решили применить это против нас, – сказал Монах. – Жаль, Мауса нет с его «оптикой»: из моей берданки не достать, да и из «калашникова» – тоже…
– И что теперь? – с упреком глядя на Буку, проговорила Ника. – Что теперь?!
Тот молчал, наблюдая за военными. Он видел гораздо больше этих людей. Трудно объяснить словами, еще труднее – понять самому, как это происходит, но невидимые силовые линии, пронизывающие почву Зоны, помогали ощущать происходящее за границами поля зрения. Это было не зрение, не слух, даже не осязание – нечто иное. Но этого вполне хватало, чтобы понять намерения военных: они пришли по его душу. И на этот раз никто не собирался его ловить, резать, рассматривать, как он устроен изнутри. Они пришли, чтобы просто убить его.
