За моей спиной - дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.
Я вскочил на ступеньку локомотива.
В кабине машиниста - запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке
валенок.
-Олегыч?
-Кого там?- заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор,
под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.
Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и
печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с
желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.
-Конунг? Чтой-то рано.
-Где там рано, Олегыч, - уже построение прошло.
Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев
заслонкой, достал закопченный котелок.
-Олегыч, время!
-Минуту, конунг,- стуча ложкой, отозвался машинист, - на пустой желудок
жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.
Я сделал строгое лицо и покинул кабину.
Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный
вихрь.
Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина
сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.
Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось.
Пусть старается.
Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.
Николай заскрежетал заслонкой.
-Протопил?
-Да, конунг.
-Не угорим?
-Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.
Чудн
-Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.
-Конунг?
-Садись.
Николай неловко примостился за столом.
-Держи тварки, Николай.
Стрелок отшатнулся от протянутой руки.
-Слушай, - поморщился я. – Ты сам просил перевести тебя из продвагона,
разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?
Николай взял тварку тонкой рукой.
-Спасибо, конунг.
Ну, то-то же.
Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на
Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве
набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный
Последний Поезд, а транспорт стрелков?
Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.
Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к
Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их
метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли – прочь!
Вы-жить!
Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так,
чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.
Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и
блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.
Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы
зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене -
большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.
Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:
-Слава конунгу.
Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа –
стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.
Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.
Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан,
белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.
-Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? - обнажив черные зубы,
спросил Осама.
-Не терпится, - хохотнул Богдан.
-Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. –
Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.
Он кивнул на фотографию голой самки на стене.
-А то тебе не надоело дрочить,- ухмыльнулся Богдан.
Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.
-Заткнитесь.
Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под
шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно
соскользнет с плеча.
-Зачгруппа готова, конунг.
Сейчас я скажу
Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в
деснах.