Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется

брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков – тот же

кокаин.

-Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.

-На выход.

Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу

смутные тени: прочь! Жить!

Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.

Скоро должен придти с докладом Самир…

2

КОСТЕР

В вагон постучались.

Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил,

откинул задвижку.

Самир. Лицо красное от мороза, на плечах – снег; дышит тяжело, в глазах –

огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает

лишь охотник за человеком.

-Конунг, зачистка прошла успешно.

Кто бы сомневался?

-Сколько, Самир?

-Двенадцать диких.

Двенадцать! Многовато...

-Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.

Но стрелок не торопился покинуть вагон.

-Конунг, бойцы …

-Самир? – я взглянул на стрелка.

-Конунг, бойцы просят...

-Что? – подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с

желтыми точками глаза. – Что просят бойцы?

Самир отвел взгляд, проговорил:

-Удвоить дозу.

Злость овладела мной.

-Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою

работу?

-Но конунг…

-Вон!

Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с

силой вогнала в столешницу.

-Сволочь.

Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв

глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.

-Привыкай жить с конунгом.

Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.

Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло

теплые вагоны и горячий концентрат.

Над дюжиной человеческих тел, сложенных в неаккуратную горку -

ущербная луна.

«Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать

вместе с одеждой».

Приказ за номером 18 инструктивного приложения «Конунг» к Уставу Армии

Московской Резервации (УАМР) строго обязателен для исполнения.

-Старуха пыталась на дерево взлезть, - неторопливая речь Богдана,

рассказывающего стрелкам о зачистке, оттеняла мои мысли. – Только тощими

крюками за кору хер удержишься. Я ее пригвоздил к дереву, целую обойму в

спину всадил. А она, прикиньте, лежит на снегу и на меня так смотрит, и шевелит,

б…дь, руками. Сука! Я ей – в башку…

-Осама или кто там, - крикнул я.- Начинайте.

Темная фигура с канистрой направилась к горке.

Выплеснулась жидкость, запахло бензином. Потом кто-то чиркнул спичкой.

Взметнувшееся к небу пламя озарило Поляну, стрелков, поезд. Бойцы

торжествующе завопили.

Огонь плясал на трупах; отчетливо виднелись головы, ноги, руки, туловища,

трещали волосы, плавился снег.

Точно завороженный, я внезапно шагнул вперед, к костру. Из огненного

чрева на меня глядело лицо старухи, оно показалось мне знакомым. Черные от

копоти губы изгибаются и зовут: «Иди ко мне, и мне станет легче, раздели со мной

мою боль». И я сделал еще один шаг.

Сильные руки сжали мои плечи; рывок назад.

Я увидел перед собой перекошенное лицо командира зачгруппы.

-Что ты, ядри твою мать, делаешь, конунг? Поджариться захотел?

В вагоне я прилег на кровать. В груди - пустота. В ноздрях – запах костра.

Меня вырвало.

Мало-помалу боль в голове отступила. Я увидел старательную спину

Николая, вытирающего с пола блевотину.

-Я сам.

-Это моя работа, конунг, – во взгляде Николая любопытство вперемешку с

тревогой: не ожидал, что конунг может проявить слабость?

Преодолевая ломоту в теле, я поднялся.

-Зачем ты, конунг?

-К черту.

Я подошел к сейфу.

Скрипнув, металлическая дверца явила горку белых пакетиков. Я просунул