— Очень странная женщина, Миша. У каждого в голове есть свои тараканы, но таких крупных, как у нее, я нигде не встречала.
— А в чем дело?
— Во всем! Пришла к нам на работу из платной клиники, где оклады больше наших в три раза. Пришла и сама попросилась на самый сложный участок. Это, Миша, нормально? Скажи!
— Нет! Но возможно, что у нее есть свой интерес. Я слышал, что в том районе интересные люди.
— Это только в одном доме, где академики живут. Но они все блатные и лечатся в Кремлевке.
— А Собакин?
— Ой, Мишаня! Собакин — уникум. Он чудак. Одно слово — демократ. Помнишь, как Ельцин на троллейбусе ехал в районную поликлинику? Но он-то просто дурил народ, а Собакин навсегда отказался от всех привилегий и лечился у нас.
— Это честный поступок, Маша. Здорово!
— Глупо! Но с этим Собакиным вообще цирк. Галина стала к нему ходить, и сразу сообщила, что старик на нее запал.
— Влюбился?
— Именно, Миша! И вот она ходит и ходит к академику. И каждый раз нам рассказывает: я ему понравилась, он полюбил, хочет жениться. Мы думали, что вот-вот свадьба, а академик взял и помер.
Марфин понимал, что Ясенево близко, а разговор пошел интересный. Миша съехал на боковую улицу, затормозил в тени деревьев и сообщил, что мотор перегрелся.
Маша хитро улыбнулась и расстегнула верхнюю пуговицу на кофте. Она надеялась, что ее новый знакомый начнет приставать. Но скромный Михаил покраснел и как-то скукожился.
Когда стало ясно, что любовь отменяется, Мария фыркнула, но продолжила рассказ.
— А в прошлом месяце мы вообще все отпали! У нас делает уколы регистраторша из местного ЗАГСа. И она сообщила, что наша Яремчук недавно сочеталась браком! Как тебе это? У нее медовый месяц, а она нам поет про любовь академика, про наследство.
— Погоди, Маша. Так, Яремчук не за Собакина вышла замуж?
— Какое там! Тот — старик. А она тихо зарегистрировалась с молодым адвокатом. Забыла его фамилию. Что-то связано с долларом.
— Может быть, Баксов?
— Совсем нет! Ты бы сказал еще Басков. Нет, она говорила, что это настоящая фамилия того, который писал про красные паруса.
— Грин? Гриневский?
— Верно! И не адвокат он вовсе! Я точно вспомнила — нотариус Гриневский.
Марфин чуть не подпрыгнул на своем водительском месте и срочно включил двигатель. Ему хотелось поскорее въехать в это Ясенево, высадить именинницу и доложить Савенкову о своем успехе.
Он, конечно, не опер, как Крылов, но информацию получил в один присест.
Убойные сведения!
Маша попросила остановить машину не у подъезда, а рядом, за гаражами.
Она на прощанье обняла Марфина, притянула к себе и попыталась поцеловать его в губы. Но он увернулся, и помада оставила след где-то на щеке. Именинница опять фыркнула и усмехнулась.
— Скромный ты, Мишаня. Очень стеснительный. Но я именно таких и люблю. Запиши мой телефон.
— Какой телефон?
— Мобильный! Но постоянно не трезвонь — мой Николай ревнив, как Отелло. Позвони послезавтра в девять вечера.
— Почему так поздно?
— Ох, Миша! Для этого дела никогда не поздно. Просто мой Коля в восемь уйдет в ночную смену. И я свободна до утра. Теперь все понял, глупышка?
Самая простая работа досталась Варваре. Она работала по окружению квартиры академика. Опросы консьержей, соседей, почтальонов, старушек на лавочках.
Но все не заладилось с самого начала. Соседи по площадке были демократами первого призыва, а потому на дух не переносили сыщиков. Они представляли, что, ответив на вопросы, сразу станут «стукачами».
Варя вспомнила, как еще пять лет назад спорила с такой вот парочкой либералов. Она спросила их тогда: «Если бы вы точно знали, что готовится взрыв в метро — вы бы сообщили в полицию или ФСБ? Я уверена, что вы позвонили бы». Их ответ был страшным: «Нет! Никогда! Такой звонок был бы доносительством».
Это такая порода людей — пусть другие погибнут, а мы останемся чистенькими.
Это не либералы, а просто сволочи!
С консьержкой у Варвары не сложилось по другому поводу. В подъезде сидело симпатичное лицо восточной национальности. Откуда-то из Средней Азии.
Это лицо сносно понимало по-русски, но говорило значительно хуже. Или могло говорить, но не хотело — кто поймет этих таджиков!
Восток — дело тонкое…
И с почтальонами ничего не получилось. Не было их в этом районе. Они все вымерли, как класс.
А вот старушки у подъезда — это наши люди! Цвет нации! Им бы памятник при жизни…
Варвара очень умело начала разговор. Она поругала современную молодежь, которая галдела на детской площадке. Потом прошлась по поводу верховной власти и особо остановилась на маленьких пенсиях. Затем начала критиковать работу электриков, слесарей, дворников и прочей местной обслуги. Старушки слушали, кивали и поддакивали.
— Очень верно говоришь, девушка! Вот тебя надо депутатом — это вместо того, который всех за волосы таскает. Тебя как звать, милая?
— Имя у меня не очень современное. Я — Варвара. Если бы меня в Думу, то я бы им показала, где кто зимует. И первым делом взялась бы за медицину. Раньше она была не такая!
— Золотые слова, Варвара! Раньше все было не такое. Я как вспомню своего мужика — раньше такой крепкий был, а сейчас весь обмяк.
— Я взялась бы в первую очередь за участковых врачей. Это главное звено.
— Это, Варя, гнилое звено! Вот взять нашу Гальку Яремчук. Одно слово — мегера. И хитрая, как стерва. Как она перед нами все выпендривалась? Делала вид, что академик в нее влюбился.
— Делала вид?
— Конечно! Иначе, зачем ей с нами лясы точить? Она хотела, чтоб мы поверили в ее любовь с Собакиным. А академик был строгих правил. И жену-покойницу всегда поминал. Нет, Варя, тут у этой врачихи какой-то свой интерес был.
— Почему вы так думаете?
— А потому, милая, что у каждого человека свой интерес есть. Вот ты с нами треплешься, а сама, небось, из МУРа. Ты ведь сведения собираешь на Галину или на покойника Собакина? Так?
— Ну, как вам сказать…
— А ты, Варвара ничего не говори. Все равно соврешь! Галина бывала у Собакина через день. А привозил ее мужик на черной машине.
— Вы не заметили марку машины.
— Автомобиль иностранный. Точно, что не «Волга» и не «Москвич».
— А номер не запомнили?
— Нет, Варя, не запомнила! Но я его записала. Вот здесь в книжечке, на последней страничке.
День стоял жаркий, а Савенков почти неделю не был на даче. Сушь для огорода — смертельная
