так много демонов, так много темных моментов…
А потом Мелани вдруг заинтересовалась причинами. Прошло двадцать пять лет, а мать по-прежнему тревожится. Что же она натворила?
– Я не пьяна, – категорически заявила Патриция. – О, не стоит отрицать, Мелани. По глазам вижу – ты решила, что я пила. А вот и нет. Просто… просто наступил один из тех дней.
– То есть ты выпила всего один бокал, а не четыре? – спросила Мелани более ядовито, чем намеревалась.
Прикусила губу, но сказанное не вернешь.
– Милая, говорю же тебе – я не выпивала…
– Тогда где ты была весь день? Уже почти полночь!
– Гуляла.
– Где? Давай, мама, признайся – гуляла по барам?
– А я и не подозревала, что обязана отчитываться в собственном доме перед собственным ребенком, – надменно выпрямилась та.
– Я не то имела в виду…
– Именно то. Ты боишься, а когда боишься, превращаешься в матушку-наседку для всех нас. И мы тебе это позволяем, правда, Мелани? Я думала об этом сегодня вечером. Насколько мы с твоим отцом зависим от тебя, от твоей заботы обо всем. Насколько я завишу от тебя. Ради Бога, мы позволили тебе работать в разгар невыносимой мигрени. Какие родители допустят подобное?
Патриция пересекла комнату, взяла руки Мелани и посмотрела на нее так серьезно, что смутила дочь и совсем сбила с толку.
– О, Боже, Мелани, – заплакала мать. – Если бы ты видела себя вчера вечером, когда незнакомец внес тебя в дом. Настолько бледная, настолько хрупкая… я впервые осознала, до чего тебя довела. Выплескивала на тебя свои страхи, свою боль за Брайана, но никогда не думала о твоих страданиях. Ты всегда казалась настолько сильной, что я все принимала как должное. Поэтому выливала на тебя все эмоции. И ты такая хорошая девочка, что никогда не жаловалась. Но это несправедливо с моей стороны, в моем возрасте пора бы уже это понимать. Святые небеса, когда же я научусь заботиться сама о себе?
Мелани открыла рот. Казалось, что она внезапно очутилась среди зыбучих песков.
– Я… не возражаю.
– А должна бы.
– Ну, а я не против. Честно.
– А я говорю – должна! Мелани… – задохнулась Патриция.
На лице матери промелькнули нетерпение, ярость, испуг и наконец покорность судьбе. Если у нее что-то случилось, она пока не готова поделиться, но ведь в конце концов все непременно выйдет наружу.
Господь Всемогущий, что бы это значило?
– Мелани, у тебя никогда не было поворотного момента в жизни? – более спокойно спросила Патриция. – Конечно, тебе всего двадцать девять, но ты никогда не чувствовала себя на распутье? Вдруг вся жизнь становится мрачной, и хотя ничего не видишь впереди и не понимаешь, куда идешь, одно знаешь точно – надо сделать шаг. Очень важный шаг. Шаг с большой буквы.
Как раз об этом Мелани размышляла последние двадцать четыре часа.
– Понимаю.
– Хорошо, – кивнула мать, крепче стиснула руку, глаза снова засверкали. – Сегодня у меня переломный момент, Мелани. Такое бывало и раньше… мне уже пятьдесят восемь в конце концов… и сказать по правде, я профукала их все. Всякий раз шагала неправильной дорогой. Назад, а не вперед. Но думаю, что теперь сделала все правильно, Мелани. Потому что думала о тебе.
– Мама?
– Вечером обнаружила себя в баре.
– О, Боже, я так и знала. Почему? Что случилось?
– Неважно. Сижу в баре. Размышляю, какую заказать выпивку. Я была так напугана, что решила: «Почему бы и нет?» После первого падения с лошади уже не так страшно падать. У всех нас есть свой шаблон поведения, это мой собственный. Когда я пугалась, всегда тянуло напиться. Когда разбита, грустна, подавлена – открываю бутылку. Но потом вспомнила о тебе, Мелани. Как ты выглядела вчера вечером, как боролась с мигренью, в который раз не желая нас беспокоить. Сколько всего таишь в глубине души, хотя не обязана быть такой безмерно терпеливой. Как сильно меня любишь, даже когда я совершаю немыслимые глупости. Как сильно любишь всех нас, даже когда мы этого не достойны. И я решила… решила, что не смогу выпить и как ни в чем не бывало взглянуть тебе в глаза. Просто не смогу. Мелани, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? – нежно спросила Патриция. – Какой находкой ты стала для меня? Последние полгода только ты держала меня на плаву. Сомневаюсь, что смогла бы сделать то же самое для тебя. Хочу, чтобы ты знала. Хочу, чтобы ты знала, чтобы действительно знала, как сильно я тебя люблю.
Мелани потеряла дар речи. Держала мать за руку, растроганная, но, Господи помоги, и подозрительная. Патриция никогда прежде такого не говорила. Как, впрочем, и никто из домашних.
Снова вспомнила о Ларри Диггере, гадая, не нарушил ли тот обещание, не встретился ли с матерью, и не он ли напугал Патрицию. А потом подумала – как странно, они ведут разговор о большой любви, а ведь обе таят в душе огромные куски прошлого. Словно обмениваются комплиментами прическам при надетых головных уборах.
А затем спросила себя, насколько семья Стоуксов держится на лжи или недомолвках о давно минувших солнечных днях в Техасе.
Патриция отпустила руки дочери. Собрала книги и стопкой уложила на пол. После пылкой речи напряженность исчезла с лица, и она выглядела более спокойной. Пусть не до конца облегчила душу, но все-таки.
– Вот так, – твердо сказала мать. – Теперь, когда я дала тебе слишком много поводов для размышлений, позволь помочь. Твой отец прав – ты слишком много работаешь.
– Мам?
– Да, дорогая?
– Я тоже тебя люблю.
– Спасибо, – прошептала Патриция и просияла счастливой улыбкой.
Взяла в руки книгу и углубилась в работу.
Тридцать минут спустя входная дверь с шумом распахнулась. Зачирикала сигнализация. Обе женщины подпрыгнули, потом неловко покраснели и нервно хихикнули непонятно почему. Харпер вошел в свой кабинет в зеленой больничной униформе, одной рукой что-то пряча за спиной, второй прикрывая зевок. Остановился и удивленно воззрился на дам, явно не ожидая их здесь застать.
– А я-то решил, что забыл выключить свет. Чем тут занимаются мои красавицы?
Одарил жену поцелуем в щеку, обнял дочь.
– Милая, тебе лучше?
– Абсолютно здорова, – заявила Мелани.
Харпер все-таки проверил ее пульс и потрогал лоб. После мигрени отец всегда присматривал за ней, словно за пациенткой.
– Лучше, – согласился он наконец, – но все равно тебе следует отдохнуть. Наверняка это поможет. Я намеревался кое-чем порадовать вас обеих утром, но раз уж мои любимые женщины все еще бодрствуют…
Харпер вытащил из-за спины руку, в которой оказались небольшой букетик цветов и коробка конфет. Четыре подсолнуха, обработанные пурпурной краской, насыщенного ярко-красного цвета. Чудо, которое предлагал только один из самых именитых флористов на Ньюбери-стрит. Передал букет Патриции, та покраснела и подарила мужу застенчивый взгляд.
Отец определенно работает над ошибками прошлого, одобрительно подумала Мелани. Совсем неплохо. Дочь получила небольшую коробку трюфелей в шампанском. Швейцарский шоколад. Привозили самолетом дважды в неделю. Мелани вкусила искупительную жертву – моментальный и эффективный способ улучшить настроение.
