всегда был везучим парнем… — Говоря о муже, она поправила свои локоны.
Роза и Кон вернулись вскоре после того, как я начала показывать Кэйт, как делаются лепешки — вид хлеба, почти универсального здесь, — которые выпекаются в золе костра. Этому способу меня научил бармен в «Диггерз Армс» до того, как умер отец. Роза была раскрасневшейся и сердитой; Кон тоже был несколько удручен, но повеселел, когда я разрешила ему осторожно сгребать угли вокруг лепешек.
— Они встретили одного из владельцев магазина, американца по фамилии Сэмпсон. Конечно, Ларри остановился поговорить с ним о делах, а потом все отправились в один из пабов. — Роза говорила раздраженным тоном, а выпекание лепешек не вызвало у нее никакого интереса.
— Ну, мы же знаем Ларри, — живо откликнулась Кэйт. — Он всегда чем-нибудь занят, уж он-то не позволит вырасти траве под его ногами.
Она говорила с удовольствием, но не из-за Ларри, а потому, что Роза была вынуждена вернуться в лагерь. Это объяснялось постоянной ревностью, которая существовала между ними, как между двумя красивыми женщинами, соперничающими за внимание окружающих мужчин. Кэйт была более сильной, зрелой женщиной, а ее добродушное расположение к людям давало ей преимущество. Семнадцатилетняя Роза и не старалась понравиться, за исключением тех случаев, когда это было важно для нее. С возрастом она это поймет, а сейчас Роза в основном полагалась на свою красоту и была в ней очень уверена.
— Да, если там вообще будет какая-нибудь трава, или такая, как здесь, — презрительно сказала Роза. — Видели вы когда-нибудь что-то подобное? Здесь же нет ничего, ничего, кроме множества мужчин, покрытых грязью и старых, как… — Она возбужденно жестикулировала. — А магазины… Там же не на что посмотреть! Если бы это был хотя бы Мельбурн!
Мы все поняли, что она имеет в виду. Сам Мельбурн был на десять лет старше этих золотоискательских поселений, но все-таки больше похож на город. Правда, он тоже имел свой собственный палаточный городок, и нищета тамошних бездомных была еще хуже, чем на приисках. Однако, там имелись и красивые каменные здания, и линии хорошо спланированных широких улиц, и симпатичные предместья, куда элита могла удаляться от хаоса нарождающегося города. На улицах даже можно было увидеть одно-два шикарных платья и прекрасные пары лошадей, впряженных в изящные коляски. Ничего удивительного, что Роза тосковала по Мельбурну, несмотря на то, что он не походил на Дублин.
— В Мельбурне есть несколько хороших магазинов, — задумчиво сказала Роза. — Может быть, Ларри привезет мне шаль… — Затем она неожиданно повернулась ко мне. — А ты продавала шали, когда работала в том магазине, в Лондоне?
— И шали, и шляпки, — подтвердила я. — И перчатки, и все в этом роде. Все очень дорогое. У нас были покупатели самого высшего класса, эти леди смотрели только на вещи, сделанные из французского шелка, и самого лучшего покроя.
Роза широко раскрыла глаза:
— И ты сама подбирала эти вещи?
— Нет, Элихью Пирсон никому это не доверял. И я часто удивлялась, как точно он знает, кому что подойдет. Это был сухой старый холостяк, и мне кажется, что он был невысокого мнения о женщинах. Бывало, он часто говорил мне, что многие из его покупательниц глупы.
— Много тебе удавалось тогда продать? — спросила Кэйт. — А вот если бы я была одной из покупательниц, я не взяла бы и носового платка даже задаром у такой старой жабы.
— Он был не таким уж плохим, — я удивилась тому, что создала о нем такое впечатление. — Он научил меня множеству вещей. Мы с отцом приехали туда, когда я была совсем девочкой, и Элихью сразу же заметил, что я грамотная. Он дал мне несколько книжек, которые я должна была изучить, был ко мне внимателен, научил, как вести бухгалтерский учет, и вообще всему, что связано с управлением магазином.
Кэйт презрительно фыркнула:
— И делал это без всякой выгоды?
Она слышала кое-что из истории, которую я рассказала вчера, и была готова питать к Элихью Пирсону отвращение.
Я пожала плечами.
— Почему бы и нет? Это его не беспокоило. Мой отец… Да, он не умел хорошо вести дела. Элихью много раз мог бы выгнать его, но держал нас обоих, и я старалась на совесть. Ведь нашлось бы достаточно людей, которых можно было быстро взять на наше место. Именно так и произошло, когда Элихью умер, и мы должны были уйти из магазина. Отец сказал, что в Лондоне слишком много народа. Он решил поселиться в Австралии, потому что думал, что здесь больше места… и больше шансов.
Я постаралась стряхнуть охватившие меня воспоминания об отце, который думал, что в этой большой, неосвоенной стране найдется место для слабого человека, что его осторожная предпринимательская деятельность принесет ему хотя бы крошечку удачи.
Я злюсь и впадаю в уныние, когда думаю о том, как далеки были его ожидания от действительности. Если бы не настойчивость Джорджа, который рвался к золоту, потому что ему надоели его скромное положение и сознание того, что в Лондоне оно всю жизнь будет таким же. Он поверил в сказки о том, что в этой новой стране можно быстро поймать удачу и найти достойное общество. Его слушал мой отец, мягкий человек, лелеявший тайные мечты о своей собственной удаче.
Так или иначе, Джордж зажег в отце этот дьявольский огонь. И все его маленькие сбережения ушли на оплату трех билетов, но этот огонь покинул его в том ужасном грязном и холодном сарае в «Диггерз Армс». А Джордж теперь, когда отца не стало и потрачены все его деньги, уехал. Я от горя потеряла голову, о Джордже мне хотелось забыть.
Я смотрела на Кэйт и Розу и была рассержена, но не на них, а на то, что в действительности представляла собой вся эта затея. Здесь нелегко начинать, здесь, как и везде, победит сильнейший, с деньгами и энергией. Теперь я почти поняла Розу. Если бы я была красива, как Роза, я поддалась бы искушению думать так же, как она, и искать самый легкий способ получить от жизни в этой стране все, что она может дать.
Я сказала им:
— Но в действительности здесь нет никакого шанса, не так ли? Именно так, как говорит Пэт. Те, кто владеют этой страной, будут хозяевами и дальше, а мы — все остальные — только посторонними.
Затем я их оставила и пошла разбирать кучу нижнего белья Розы, которое нуждалось в починке. Она не просила об этом, но я знала, что она никогда этим не займется, и не могла видеть, как оно превращается в лохмотья. Кроме того, мне необходимо было заняться делом, чтобы отвлечься от своих невеселых мыслей.
Однако со вчерашнего дня, с того момента, как я выбросила в «Диггерз Армс» книгу, на которой стояло имя Элихью Пирсона, я снова стала думать о нем. И словно видела его серое морщинистое лицо, выражавшее злорадное удовольствие.
Не отец, а именно он сформировал меня как личность. Несмотря на то, что он сидел в кресле и не мог далеко ходить на своих искалеченных ногах, Пирсон был властным, представительным мужчиной. Он решил, какой я должна стать, и приступил к моему воспитанию.
— Из-за твоего лица, Эмми, ни один мужчина не возьмет тебя замуж, — сказал он. — Будь полезной. Научись быть полезной, и у тебя все будет хорошо. Ленивые и глупые остаются позади.
Нас обоих радовало несколько вещей. Огромное удовольствие нам доставляло аккуратное ведение бухгалтерских книг. Кроме того, в сыром дворе за магазином было крошечное деревце. Ничто большое не росло в загрязненном сажей Лондоне, но когда нам вместе удавалось вырастить на тамошней неплодородной почве зеленые ростки, это было праздником. Когда у Элихью уставали глаза, я читала ему газеты, и он иногда позволял мне поспорить с ним о политике, о супруге принца, о том, как мы ведем дела в Индии. А под конец он говорил мне, что для женщины я слишком много знаю и должна учиться скрывать это.
Одной рукой он давал, а другой отбирал. Например, моя одежда. Элихью выделял материал из запасов, и я училась шить себе платья. Как я ненавидела эти серые и коричневые цвета, без каких-либо кружев или другой отделки! Как отвратительны были шляпы — ни одну из них он не смог бы продать своим постоянным покупательницам! Элихью дешево покупал их у других продавцов, как и туфли, как отвратительные старушечьи шали. Я никогда не прощу его за это тряпье.
