главных держателей акций в этом банке.
— Нет, не может быть! — вскрикнула Роза. — Это не Пэт!
— Это установлено! — заявил Джон Лэнгли. — Злой умысел налицо! Он смеется над Лэнгли, но, клянусь, не он будет смеяться последним.
— Что вы намерены делать? — спросила Роза.
— Его будут искать, как обыкновенного преступника, но я обещаю, что не дам покоя комиссару Брэдоку, пока этот человек не ответит перед законом за преступления. Я хочу показать всей колонии, что верю в правосудие, кого бы это ни касалось; я не позволю этому отродью процветать!
Том вдруг вскочил:
— Вы чудовище!
— А вы? Вы — кто? Вы с вашей женой опозорили мое имя и имя моих внуков. Теперь я не могу этого поправить и должен делить с вами этот позор. Мои враги говорят, что я стал слабым и поглупел на старости лет, но они ошибаются. Если я позволил вам навредить моим внукам, то в будущем я должен защитить их. Я не позволю вам, сэр, и вам, мадам, промотать их наследство. Я вырву у вас возможность разорить их.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Том.
— Я хочу сказать, что вы больше не будете участвовать ни в каких предприятиях Лэнгли, а моими наследниками станут мои внуки, но не вы. — Он повернулся к Розе. — И заверяю вас, мадам, что вам придется считаться с моим мнением, потому что это будет просто вопросом прекращения вашего кредита. Я больше не потерплю позора в моем доме.
Мы молчали, пока он допивал свой портвейн.
Я видела, как омрачилось лицо Розы, и испугалась, впервые в жизни не видя ее сопротивления. Промолчала и я, так же малодушно, как они. Этот старик, холодный и злой, связал нас. Теперь этот дом станет таким, каким был до прихода Розы, а дети будут расти, как Том и Элизабет, ежась от звука голоса старого Лэнгли. Он будет искоренять в них все пороки, которые видит в Томе и Розе. Тьма, кажется, сгустилась не только над нами, но и над ними.
Прежде вечерами, когда я покидала дом Лэнгли, Том вызывал экипаж, но в тот вечер, поняв вместе с Томом и Розой силу гнева Джона Лэнгли, я тихо покинула их дом. Том положил руку на мое плечо:
— Я провожу тебя, Эмми.
Я кивнула. Он шел со мной по темной Коллинз-стрит, бормотал что-то себе под нос, но не разговаривал со мной до самой двери. Хотя ночь была теплой, ему, кажется, было зябко.
— Разреши войти, Эмми.
Он стоял растерянный, и взгляд его молил об утешении.
— Садись, посиди немного.
— У тебя есть виски?
Я кивнула. Если отказать, то он пойдет в ближайшую таверну. Том выпил первый стакан почти залпом и налил снова, но на этот раз пил медленнее. Затем посмотрел на меня.
— Мы в руках у отца. Теперь, когда так вышло с внуками, он даже доволен, хотя и говорит о позоре. Отец никогда не доверяет тому, что не может контролировать.
— Но ведь вы не являетесь его собственностью, — возразила я. — Вы можете уйти и забрать с собой детей.
Он покачал головой и криво улыбнулся:
— Нет, Эмми, слишком поздно. Отец подкупил нас деньгами с самого начала. Он купил наших детей. И хорошо знает, что нам некуда деваться без денег. Видишь ли, Эмми, без денег у нас с Розой будем только мы сами, а отец знает, что этого мало, потому что мы не любим друг друга.
— Ты раньше любил Розу.
— Может быть, в свои лучшие моменты я и сейчас люблю ее, но это бывает очень редко…
— Роза изменилась…
Он покачал головой и снова горько улыбнулся.
— Роза не изменилась, она просто стала бояться моего отца, а не меня. Она слушается моего отца и боится, что он вышвырнет нас вон. И деньги не исправят наших отношений. Не будет денег на выпивку, наряды, карету, чтобы уехать от меня. Ее устраивает, что я пью. С трезвым у нее со мной было бы больше проблем.
— У тебя есть доля в корабле «Эмма Лэнгли».
— Мало. Слишком мало. Рано или поздно отец это заберет, чтобы держать меня на коротком поводке.
— Почему ты так спокойно это принимаешь? У тебя есть за что бороться.
— О, Эмми, неужели ты не можешь пожалеть тех, кто не похож на тебя? Ты можешь бороться, а я нет. Не надо осложнять.
Мне стало стыдно.
— Прости, Том. Если бы я могла помочь… — Я мягко усадила его снова в кресло.
— Не беспокойся о нас с Розой. Попробуй помочь детям, пока старик еще не запугал их. Еще не поздно.
Потом он продолжал пить, держа стакан обеими руками, не глядя на меня и, кажется, не замечая ничего вокруг. Лицо его перестало быть напряженным. Мне даже показалось, что он чуть улыбнулся.
— Том…
Он поднял на меня глаза:
— Эмми? — И улыбнулся уже открыто. — Роза ведь была такая милая, а, Эмми? В те, прежние дни… Помнишь, когда она шла по Балларату в забрызганном грязью плаще и с распущенными волосами… Никогда не видел никого милее.
В ту ночь мне снился грустный и суровый сон: я видела Розу, колотившую кулаками в закрытую дверь дома Лэнгли. Потом Роза стояла перед Джоном Лэнгли и смеялась прямо ему в лицо, а стучал уже Джон Лэнгли тростью с серебряным набалдашником. Сон исчез, я почти проснулась, но стук не прекратился. Я услышала, как кто-то звал меня, и поняла, что это уже не сон.
— Эмми, Эмми! Ради Бога, Эмми!
Это кричал Том. В спальне было темно, но гостиная освещалась ярко-красным заревом, отблески которого пробивались сквозь занавески. Я слышала, как Том бешено колотил в дверь. У меня на глазах выступили слезы, я задыхалась от едкого дыма и ничего не соображала. Вдруг под сильным напором дверь с треском распахнулась. В комнату влетел Том и упал с разбегу к моим ногам. Он с трудом перевел дыхание, и дым наполнил его легкие. Он попытался встать, но увидел меня.
— Беги отсюда, — выдохнул он. — Беги. Через несколько минут здесь все обрушится.
Он схватил меня за руку и указал на двор.
— Подожди, есть несколько вещей, которые…
— Нет времени! Беги! — И, схватив меня за плечо, с удивительной силой вытолкнул за дверь.
Конюшни Лэнгли были охвачены огнем, языки пламени с рычанием вздымались вверх к небу. Вдалеке, в городе, звонили пожарные колокола, а здесь творился кошмар. Все утонуло в ржании лошадей, запертых в конюшне. Весь сеновал над стойлами был в огне, и языки пламени уже перекинулись на крышу. Дул легкий ветер, но и его было достаточно, чтобы пожар захватил склад.
Сквозь шум и треск я расслышала, как Том прокричал мне в ухо:
— Не стой здесь! Беги, зови на помощь! Где же этот идиот Уоткинс… — он кинулся к конюшням.
Земля возле конюшен горела под моими босыми ногами. Я подбежала к Тому и с безумным отчаянием повисла на его руке.
— Не ходи. Крыша сейчас обвалится. Слишком поздно.
— Лошади моего отца… — прокричал он в ответ. — Его призовые скакуны.
Он повязал мокрый платок у носа, а потом одним толчком освободил от моей хватки свою руку.
— Уходи, Эмми…
Я беспомощно стояла на месте, прикрывая лицо руками и пытаясь разглядеть его фигуру сквозь пламя. Из-за нестерпимого жара, дышавшего прямо мне в лицо, я отступила на тропинку. Последнее, что я
