гниющих водорослей. Но хуже всего другое: отчаянная, убийственная скука. Однако Рити Ра — это нечто иное. Рити Ра — место, где жил бы Бог, если бы не нашел себе места на небе. Оно выглядит пугающе божественным и словно скрывает что-то. Возможно, где-то там, внизу, мастерит ракету очередной злодей из фильмов про Джеймса Бонда. А возможно, этот остров — декорация к крупномасштабному порнографическому реалити-шоу. А когда находишься здесь, кажется, что само это место перемещается куда-то еще. Раньше это вообще не было «местом», пока кто-то не задумал здесь построить первый отель.
Мальдивы — всего лишь длинный атолл, лежащий поверх океанских глубин. Здесь никто не живет подолгу, разве что блуждающие крабы-привидения. Люди импортировали сюда отпуск мечты при помощи сотен тысяч тонн песка, похожего на сахарную глазурь, и насадили райские кущи пальм и тропических цветов, сымитировав джунгли из детских книжек — пестрые, чистенькие и безопасные.
Наш номер — это щедро обставленный дом, со всеми мелочами, необходимыми людям, путешествующим налегке: тремя курильницами благовоний и дворецким, а также сотней телеканалов, кинофильмами по заказу и двумя холодильниками с тремя видами воды с трех континентов. (Я спросил у дворецкого: «А какой самый популярный вопрос вам задают приехавшие сюда, на необитаемый остров?» «Естественно, „Как подключиться к Интернету?“» — ответил он.)
С водой здесь проблема — на острове есть опреснитель, электрогенератор, завод по переработке мусора и семьсот работников, скрывающихся в руссоистских[199] джунглях, как японские солдаты. У нас есть женский и мужской велосипеды и гольф-карт, а через большое французское окно видно, как за моей личной столовой, моим черным плавательным бассейном, за нашим пляжем с подвешенным гамаком и плетеной сдвоенной колыбелью плещется мой собственный кусочек океана. Тут три ресторана — с едой стало лучше. Ливанский ресторан под открытым небом так же хорош, как и тот, что на Эджвар-Роуд в центре Лондона. Еще есть японский ресторан на сваях, где усатые акулы- няньки размером с Роя Шайдера[200] скользят у вас под ногами в подсвеченной прожекторами воде. В главном обеденном зале готовят выпечку со всех концов света и занимаются соковыжиманием. Слащавый и бледный взмокший ирландский шеф-повар готовит именно те блюда, которых от него ожидают расслабляющиеся приезжие, — редкие и экзотические, но понятные и уважительные, без жестких корочек. Есть оздоровительный спа, способный одновременно обслужить футбольную команду премьер-лиги и бразильский бордель. Половина гостей русские — пузатые, решительно настроенные мужчины с неприветливыми глазами и агрессивными прическами, одетые по- курортному в то, что было куплено им ненавидящими их ассистентами. Большинство приезжает с любовницами, чьих фамилий они не успели узнать. Девушки ходят, качая бедрами в намокших стрингах, и изучающе смотрят сквозь хищные очки на своих новых кавалеров и на всех остальных тоже — таким взглядом похоронные агенты смотрят на стариков.
Остальные — обычное скучное меньшинство: удивленно разевающие рот, подвыпившие и круто загоревшие новобрачные, обалдевшие от секса и постепенного понимания того, что ни с кем другим сексом уже заниматься не смогут; пенсионеры, обналичившие страховку; президенты международных компаний со своими вторыми женами-хищницами.
Понимаю, мое описание звучит не очень соблазнительно. Это место божественно, но в то же время сюрреалистично. Словно счастливая реинкарнация, созданная магическими заклинаниями тысяч отельных консьержей, задуманная, как материализация снов, порожденных валиумом, как декорация к пьесе, которую никто не удосужился написать. Смотреть нечего, ходить некуда и незачем. Я воображал, что буду писать книгу, но мой ноутбук спит в своем неопреновом чемоданчике, а я — в покачивающемся гамаке.
Однажды я сошел с песчаной дорожки и углубился в лес — сделал то, чего никогда нельзя делать в детских сказках, — и там обнаружил длинные парники. Они тянутся на многие мили — эти парники орхидей, которые выращивают, чтобы обезглавить и хладнокровно бросить в душистые ванны и на подушки к куртизанкам. Это было необычайно печально.
Лежа на пляже в гамаке, можно увидеть человека, медленно бредущего по песку с граблями. Он делает уборку, прочесывая песок «елочкой», пока вы философствуете над инь и ян туристической индустрии, потребляющей природу, которую она же и охраняет.
Мои мысли переносятся в Копенгаген. Ко всем этим замерзшим активистам в перуанских шляпах, требующим перемен, экологической бережливости, отмены капитализма и прогресса, введения норм и лимитов, с визгливой грустью уверяющим, что все это нужно для того, чтобы спасти девственные лазурные россыпи Мальдив. Видимо, они думают о каком-то другом острове.
Арктика
Холод. Всю жизнь мы боремся с ним, избегаем его; самое развитие человечества предполагало бегство от холода, борьбу с ним и поддержание тепла. Мы говорим: холодный взгляд, холодный прием, месть — это блюдо, которое надо подавать холодным, хладный труп. Кому захочется холода? Тепло — это здорово: горячие блюда, горячие штучки, жаркий секс и зажигательные вечеринки. Тепло или холод — вообще не выбор, разве что он заинтересует тех немногих хладнокровных упрямцев, в жизнь которых экстремальный холод привносит особое, суровое очарование. В этих холодных краях беснуются тролли, а мы покрываемся гусиной кожей при одной мысли об этих обледеневших равнинах и пронизывающем северном ветре. А они отправляются туда. Большинство голосует за тепло. Холод капитулирует, тает на глазах. И нужно успеть почувствовать холод, пока он еще где-то остался.
Поэтому, когда меня спросили, не хочу ли я отправиться в Арктику, то я тут же сказал «да», прежде чем они успели добавить «пожить».
Прежде всего надо разобраться со снаряжением: найти его, затем потерять, составить список, классифицировать, заказать, поохотиться за остальным в Интернете, распаковать, надеть, устроить первую примерку, снять, снова примерить перед зеркалом, подогнать, протестировать по правилам и без правил, уложить и, наконец, упаковать. Маленькие пакеты и секретные заначки — груда вещей в углу моего офиса постоянно растет, как ледник из шерсти и перьев, гортекса и застежек-липучек.
Люди, путешествующие в те места, где отсутствует обслуживание номеров и туалеты со сливом, зациклены на снаряжении. Они никогда не говорят о городских пейзажах, таможенных досмотрах, исторических руинах и туристических маршрутах, а лишь о носках и фонариках. Под маской любого исследователя скрывается маньяк-вещист. И хотя свои требования к снаряжению выдвигают и тропические джунгли, и океаны, и пустыни, и саванны, ничто не сравнится с подготовкой к путешествию на самый верх (или самый низ) земного шара. Искупительная жертва холоду — самая дорогая. И лишь немногие места так холодны, как Свальбард[201].
Я случайно столкнулся с сэром Дэвидом Аттенборо[202]. Я плохо знаю Дэвида, но, как и все, воображаю, что знаю хорошо. «Я собираюсь в Свальбард», — сказал я ему и увидел на его лице тень тревоги вместо радостного энтузиазма.
«Правда? — тихо сказал он. — Сейчас там очень холодно. Ужасно холодно. Зачем вы туда едете?»
«Посмотреть на белых медведей!» — бойко, словно бойскаут, отрапортовал я.
Он приподнял бровь: «Белые медведи — опасные животные, знаете ли. По-настоящему опасные. А самое главное в экстремальном холоде — то, что все хорошо до тех пор, пока не становится очень плохо. Вот вы идете, и все нормально, но стоит потерять перчатку, как вы теряете руку».
«Спасибо за совет. А куда отправитесь вы сами?».
«Домой, в Ричмонд», — ответил он и был таков.
Помимо одежды (список вещей был длиннее того, который я составил, уезжая в школу-интернат), мне был необходим (по словам организаторов) четвертый уровень физической подготовки. До этого момента я и понятия не имел, что у мускулов, как у ресторанов, бывают мишленовские звезды. Поэтому поинтересовался, на что в принципе должен быть способен человек с четвертым уровнем подготовки. Мне ответили лаконичным электронным сообщением: «Человек с пятым уровнем подготовки способен покорить
