Генеральный директор, Николай Иванович Бех, бывший тогда в зените карьеры[5], оказался готов на многое. Его статус, зримо фиксируемый прямым телефонным выходом на самый верх, давал известную независимость от обкома Татарской АССР, полную независимость от горкома Елабуги, которому предстояло уйти в тень куда более мощного заводского парткомитета. Исполком городского совета нешумно функционировал, занимаясь мелкими проблемами горожан, но все сходилось в кабинет Генерального, в котором общая атмосфера несколько напоминала страницы превосходной книги Валентина Катаева «Время, вперед!».
Понятно, что о каком-то сотрудничестве с горожанами и городскими властями в этой обстановке не могло быть и речи. Мы ограничились сбором материалов для устной истории города в советскую эпоху, сосредоточив все усилия на внушении действительной власти, т. е. Беху, мысли о необходимости создания в будущем городе-заводе базовой инфраструктуры цивилизованности. Не лишено пикантности то обстоятельство, что на этот раз мы были близки к цели как никогда: в окончательную смету строительства, уже согласованную всеми заинтересованными министерствами, 26-ым пунктом вошли расходы на реализацию «комплексного проекта реконструкции и благоустройства Елабуги». Дальнейший ход событий перечеркнул все радужные планы. Началась тягостная, до сих пор не замкнутая история. Стальные скелеты так и высятся на пустырях. В немногих, наспех достроенных цехах несколько раз начинали т. н. отверточную сборку автомобилей. На переломе столетий здесь даже пытались собирать «опели», детали которых везли из Бразилии (!). Затем все снова затихло. В 2002 г. мы пытались вернуться в Елабугу, чтобы провести именно там проектный семинар по мобилизации ресурсов и выработке альтернативной программы развития города, но власти Татарстана от этого уклонились, предложив другое место.
Тихвин дал нам совершенно иные возможности. Там тоже была крупная слобода при заводе, но всё же она вплотную примыкала к древнему городку, где, к тому же, пережил войну большой и красивый монастырь, удвоенный отражением в зеркале пруда. Множество деревянных домов с пристроенными холодными лестницами на второй-третий этажи обстроили улочки, спускающиеся к пруду и остаткам деревянной набережной речки Тихвинки, где когда-то совершался ежевечерний променад почтенных обывателей. Чудом уцелевшая деревянная почтовая станция немудреной архитектуры, помнившая ссыльных декабристов. Большая и нелепая площадь — генеральный план Тихвина с его стандартной сеткой кварталов был конфирмован государем Николаем I по чертежу, выполненному без выезда на место. Из скучной сетки плана были вынуты четыре квартала, но при этом никто не озаботился тем, чтобы поинтересоваться рельефом. В результате перепад высот по длине прямоугольной площади составил более двух сажен, отчего центральная площадь оказалась несколько скособоченной.
Там были свои сложности. Ленинградский обком партии был славен особенной свирепостью ко всякому инакомыслию вообще, и хотя Тихвин был уж очень на отшибе, и большая власть туда не наведывалась, горком, а следовательно и горисполком отличались повышенной пугливостью. К тому же, крупный завод, где трудились 12000 человек, был по статусу всего лишь филиалом Кировского завода, что изрядно сковывало его начальство. Но Тихвин был уже хорошо освоен Татьяной Андреевной Славиной, превосходным историком русской архитектуры. Она возила туда своих студентов, так что немалый человеческий капитал города был для нас открыт. Люди музейные и люди при музее, создатели хорошей фотостудии и ревнители тихвинской старины, все они хранили мягкую обособленность от местной власти, умея при случае вытянуть из нее то одно, то другое доброе дело, вроде обширной программы экскурсий в Ленинград для школьников.
Нашим проводником по нескольким кружкам тихвинских интеллигентов стал учитель рисования Николай Павлович Разенков, выписывавший в то время все доступные журналы из братских стран социализма. Не создавая обособленной детской студии, он сумел так поставить программу рисования и композиции, что почти все школяры умели недурно самовыражаться в рисунке и в цвете. На этот раз, помимо обычной работы с малышами, мы решили всерьёзняться за десятиклассников. К тому времени я завершил перевод книги Кевина Линча «Образ города» и захотел повторить опыты американского психолога по изучению способов, какими обычные люди воспринимают собственный город. По недостатку времени люди, привычно собранные вместе, нужны нам были более всего, к тому же десятиклассники — народ подвижный, знающие обычно город, как никто другой. Сначала, однако, следовало возбудить их интерес, чтобы наша задача не воспринималась как ещё один дополнительный урок с предсказуемым результатом, ведь они и были и будут великими мастерами отлынивать от скучных вещей.
Мои молодые ассистенты взялись за дело, и очень скоро школяры с увлечением писали инструкцию по завязыванию шнурков на ботинках, сочиняли хором сказку про пару влюбленных магнитофонов и т. п. славные глупости. Теперь они были готовы в дело, которое казалось простеньким только на первый взгляд. Им всего-то предлагалось вместе составить по памяти план собственного города. Быстро выяснилось, что монастырь, речку и шлюз расставили довольно точно, точно помнили каждый киоск и каждую витрину вдоль главной улицы, но уже вокруг того, есть или нет у этой улицы излом, развернулись жаркие дебаты. Каждый мог относительно уверенно изобразить и замерить собственный маршрут от дома до школы, но уже расположение и назначение построек вокруг главной площади дались совокупным усилием и с немалым трудом.
Мы сознательно выбрали школу, стоящую на рубеже между старым городом и новой слободой, которая решительно надвигалась на кварталы малоэтажной застройки. В ту пору по стране распространилась эпидемия вынужденного вандализма: отчаявшись улучшить положение в старых домах, и не имея шансов на то, чтобы в обозримом будущем получить жильё по т. н. очереди, люди поджигали собственные дома, предусмотрительно растащив добро по родственникам и друзьям. Иные, страшась следствия, использовали другую методу, затаскивая на второй этаж тяжести, чтобы подломились давно подгнившие балки перекрытия. На рисунках малышей такого рода обугленных проплешин было немало. Конечно же, все мечтали о фонтане, благо в Петергофе побывала хоть раз всякая семья в городе. Конечно же, и здесь фиксировалась заметная неприязнь детей к загонам с большими игрушками, которые возводили для них упорные власти.
Вместе с нашими десятиклассниками мы подвергли анализу выставку рисунков и получили уже вполне подготовленные команды для начала проектного процесса, смысловым ядром которого стала программа реставрации почтовой станции для создания в ней подросткового клуба. Речь шла о реставрации здания собственными силами старшеклассников под надзором учителей труда и профессионалов из Ленинградского инженерно-строительного института. Необходимый объем дерева удалось обнаружить без особого труда. Городские власти вяло одобрили программу, но предпочли застраховаться от возможных рисков. Единственным ощутимым, хотя и побочным эффектом работы стало то, что в новую эпоху Разенков возглавил архитектурную службу города, и кое-что из намеченной программы ему удалось воплотить в материал за десяток лет.
Московская интерлюдия
Перестройка изменила все для каждого, значит, и для меня тоже. Я разделял иллюзии со многими и, забросив научные занятия, окунулся в реформаторскую активность. Вместе с коллегами я приложил массу усилий для свержения прежнего руководства Союза архитекторов СССР на съезде, был избран одним из его освобожденных секретарей и почти сразу оказался в гуще хитросплетений вокруг усилий ряда начинавших тогда политиков создать общество «Мемориал». В конце концов учредительную конференцию удалось созвать, и я мог переключиться на работу в смешанной экспертной группе, готовившей первый вариант закона об основах местного самоуправления. Попытки убедить коллег в необходимости реформировать союз архитекторов до того, как произойдет неизбежный уже распад прежнего государства, не привели к успеху. Я потерпел поражение в демократической процедуре голосования и сломал традицию «номенклатуры», уйдя в отставку. Но ещё до этого момента почти случайным образом началось длительное сотрудничество с германскими коллегами, с огромным упорством стремившимися создать Европейскую академию городской среды, так что городская тема вернулась с несколько неожиданной стороны.
Затем последовали два года трудов в роли ответственного секретаря фонда «Культурная инициатива» (Джорджа Сороса) и, наконец, новый этап, когда я стал совмещать спокойную профессорскую
