Он мог торговать пророчествами Нострадамуса, Кораном, Талмудом, мог продавать «Майн кампф» или трактаты о хороших манерах некоего Анхеля Амабле, но нет. Какое там. Тип торговал Библиями. И с чемоданчиком в руках, с мобильником, болтающимся на месте причинного места, он посещал промышленные пояса больших городов, где, живя друг у друга на головах, влачили свое скудное существование его любимые клиенты. Он договаривался о встрече заранее и являлся в положенный час. Ему стоило только переступить порог и начать разглагольствовать. Иларио Техедор был несравненным тамадой на свадьбах, крестинах и поминках. Искусство изустной речи было его основным оружием, а проповеди его были способны загипнотизировать любого, кто только перед ним ни оказывался. «Подпишите вот тут, тут и в утолку», — тыкал пальцем Иларио в контракт.
Сей Иларио отличался пышными телесами, глаза у него были как у сивого мерина, а в целом он напоминал йоркширскую ветчину, завернутую в плащ. Главное — первое впечатление, а именно таково было первое впечатление Луисардо, когда он различил вдали этот шмат йоркширской ветчины под струями проливного дождя. Лето кончилось, стерлась и последняя позолота осени, и зима неустанно мочилась на землю ливнями. Был вечер Богоявления, и у Луисардо, невеликого сторонника монархии, при виде этого типа глаза полезли на лоб. Весь его облик с головой выдавал его судьбу, слишком уж он был грузен, как тут не запутаться в хитросплетениях историй о спрятанных сокровищах и женщинах с лживой кровью? Торговец Библиями выбрался из машины и нерешительно направился к «Воробушкам». Он собирался ни много ни мало как пересечь одну из тех внутренних границ, которые поделили его внутреннее пространство еще с детства. Он пристально посматривал по сторонам, как будто совершил преступление и его вот-вот накроют. Это-то и навело Луисардо на мысль.
Мужчина посасывал мундштук дымящейся трубки, прячась под зонтиком, вывернутым ураганным ветром, Луисардо мигом просек все терзающие его вульгарные порочные проблемы. Это был тип с фокусами. Женатый мужчина, удовлетворявший свою похоть по ночам, в достойной позе и только ради увековечения своего рода. Иларио Техедор, торговец Библиями и уроженец Порриньо (хотя в связи с трудоустройством он числился жителем Пуэрто-де-Санта-Мария), Илариньо, как зовут его друзья, одышливый, как астматический козленок, распахивает дверь дымчатого стекла. Пока он еще не знает, что ему придется стать новой жертвой продажной любви «Воробушков». Луисардо мог видеть все это через световой фонарь, с крыши бунгало, куда он вскарабкался ловко, как тропический паук.
Иларио Техедор, торговец Библиями, посасывает трубку, пока Милагрос раздевается за ширмой с восточным узором. Ее красный силуэт застилает ему взор. Он часто проезжал мимо «Воробушков» и ни разу не осмелился войти. Эти огни, такие близкие и такие обманчивые, вызывали в нем странную смесь притяжения и отторжения. Ни разу не удалось ему, сбившись с прямого пути, пересечь эту теневую линию, ни разу. Исключением стала зимняя ночь, когда, возбужденный больше обычного, чувствуя неожиданный внутренний жар, он решился нажать на тормоза. Ночь была как раз подходящей для того, чтобы выпить «Кровавую Мэри», но с натуральным томатным соком.
— Так, говоришь, кто ты по Зодиаку? — спросила его Милагрос из-за ширмы. Иларио едва выдавил из себя: «Овен». — Тогда не снимай ботинки, пожалуйста, у мужчин твоего знака плохо пахнут ноги, — предупредила Милагрос.
И вот она лежит распростершись на кровати, раскрывшись во всей своей наготе, с кроваво-красными губами, готовая отдать себя ка съедение типу с морщинистыми яйцами, похожими на подмышечные фурункулы. Илариньо, закатав брюки до лодыжек и сопя, как кузнечные меха, подходит к сладенькому. Она, гибкая и податливая, поворачивается к нему спиной, и он, подобрав брюхо, в сползшем галстуке, путается в ногах Милагрос, по которым стекает поддельная кровь. Она теребит его увечный член. Потом опускается ниже и погружает свой безымянный палец в мохнатые складки его пересохшего зада. И умело и бойко тычет все глубже. А-а-а-а-ах! На торговца Библиями обрушивается внезапное наслаждение, доселе ему неведомое и сравнимое только с наслаждением от выгодной сделки. Опыт длится недолго, потому что достаточно задеть ногтем геморроидальную шишку, как торговец Библиями весь опадает, как сдутый воздушный шар. На синей простыне остается стеклянистая капелька семени. Уфффф. Торговец Библиями, понурившись, надевает плащ и уходит. Он делает это поспешно, даже забыв застегнуть ширинку. Он замечает это, только выйдя на ночную улицу, когда от холодного ветра мурашки начинают бегать по коже. Милагрос даже не попрощалась с ним, она не может. Рот у нее полон, она полощет его розовой жидкостью. Гло-гло-гло. Она слышит, как закрывается дверь, слышит перестук дождевых капель в темноте.
Луисардо проворно спустился с крыши. Он вымок до нитки и понимал, насколько сырость опасна для костей. Одним махом запрыгнув на мотоцикл, он через пару минут повис на хвосте у «ауди» Илариньо. Была ночь Богоявления, и движение почти прекратилось. Люди сидели по домам, наводя блеск на ботинки, и только чокнутому могло прийти в голову разъезжать в такое время. Национальное шоссе триста сорок петляло вместе с рекой Хара, и на поворотах покрышки оставляли следы на гудроне. Сначала Луисардо вел преследование, как принято в здешних краях,
Он сам видел, как проделывает подобные вещи старший лейтенант Сальседо. Когда у жандармов возникало подозрение насчет какой-нибудь машины, им стоило лишь снять трубку и позвонить некоей Соул Хименес, которую Луисардо представлял себе мужланистой и всеведущей, потому что своим осипшим голосом, который было слышно за несколько километров, она сообщала данные о владельце, вплоть до количества детей и волосков у него на члене. Изменив голос, Луисардо позвонил в местный участок. Хрипло, как из могилы, он попросил к телефону Соул Хименес, но в участке такой не знали. Подумав, он решил, что можно действовать проще, и, когда на другом конце уже собирались повесить трубку («Извините, вы ошиблись номером»), его озарило, да так, что чуть не перегорели пробки.
— Это старший лейтенант Сальседо, преследую машину. Необходимы данные, так как есть подозрение, что в ней взрывчатка.
— Простите, лейтенант, но в такую ночь, как сегодня, голова идет кругом, — ответил металлический голос.
— Может, сделаете мне плевое одолжение и запросите данные? Это приказ, — хрипло отчеканил Луисардо.
— Слушаюсь, мой лейтенант, сейчас, не вешайте трубку.
Минуты через две дежурный недоумок вернулся с данными, которые Луисардо постарался запомнить.
— Мой лейтенант, машина марки «ауди» номер СА-54513 принадлежит Иларио Техедору Гутьерресу, проживающему по адресу Пуэрто-де-Санта-Мария, улица Рибера-дель-Мариско, три, рядом с Ромерихо. К ответственности не привлекался.
Луисардо повесил трубку.
На террасе Наты хозяйка «Воробушков» вся как на ладони. Не скроешь ни лица, ни шеи, обвешанной жировыми складками и медальонами. Между коровьих грудей свернулась клубком собачонка, которая скорее визжит, чем лает. Она беспокойно высовывает мордочку и нутром чует жажду мести, которая голодной мышью копошится в желудке хозяйки.
Больше всего Патро боится, что неприятное происшествие запятнает ее дядю, рыжеволосого и румяного прелата, того самого, который в подтверждение связывающих их семейных уз разрезал ленточку при открытии «Воробушков». Если не ошибаюсь, он воспользовался для этого единственными оказавшимися под рукой ножницами, которыми племянница подстригала ногти на ногах. Но вернемся в настоящее, на террасу Наты, где ни с чем не сравнимый запах серы разнесся в воздухе. Это вина Патро, которая не перестает ломать себе голову, соображая, как обойти закон, терзаемая навязчивой мыслью, что к ней нагрянет инспекция санэпидемнадзора, а чтобы попонятнее, нечто вроде полиции, специализирующейся на вопросах иммиграции. А если они что-нибудь пронюхают и за здорово живешь закроют заведение, нет, милочка, это в мои планы не входит. А если какой-нибудь писака из «Эль Мундо» или «Интервью» станет раскручивать это дело и доберется до филиалов ее заведений в Осаке, Лондоне, Монреале и Альбасете и старые грешки подточат корень ее славного генеалогического древа, замарают святая святых ее семейного герба, если кто-нибудь плюнет ей в душу? Ах-х-х-х-х. Подумать только — нет,
