Боги, всегда внимательно следящие за людскими делами, распорядились так, что одни богаты, а другие бедны, одни занимают высокое положение, а другие — у них под пятой. И так же как в детстве нам пророчат будущее и в колыбели рассказывают о том, как мизинчик подстрелил птичку, безымянный пальчик сходил по дрова, средний развел огонь, указательный приготовил обед, а большой и самый толстый все съел, история повторяется со взрослыми, но уже взаправду.
Я очень скоро узнал, как происходило распределение и перераспределение. Поэтому меня не удивило, что Милагрос, которая часами сдавала свое тело напрокат, почти всегда ходила без денег. Как не удивило и то, что хозяйке «Воробушков» всегда доставался жирный кусок, и, стоило кому-нибудь попытаться его отнять, она визжала, будто ей выдирают коренной зуб. Но что действительно меня удивило — это то, что виновником роковой развязки и злой смерти, постигшей путешественника, был Луисардо. Косвенно Луисардо втравил Патро и путешественника в зловещую игру, нечто вроде погребальной песни над залитой кровью колыбелью. Но предоставим эту историю самой себе и вернемся в первый вечер праздника, когда Патро взбиралась на террасу Наты, влача за собой свою притворную искренность. Собачонка с гноящимися глазами бежала за ней и рычала на ветер. «Кто, черт побери, осмелился нарушить покой Патро?» — спрашивала Патро сама себя. Должно быть, это Милагрос или кто-то из ее окружения, думала она, поднимаясь по склону. Это мог оказаться и ее недоразвитый младший брат, продолжала гадать Патро, тот, кого все зовут Луисардо и который только и знает, что пакостить. Словно дьявол с младенчества заключил с ним опасный союз, когда повитуха не удержала его на руках и он упал на пол. Плюх. Но не повезло. Ей хотелось бы унизить и растоптать его; как не уставали твердить злые языки, Луисардо ублажал Милагрос, и при одной мысли об этом Патро становилась сама не своя. Вот чем были заняты мысли Патро, когда, поднимаясь на террасу Наты, она неожиданно остановилась, чтобы перевести дух. Уже целую неделю у нее болел бок, но она все оттягивала посещение больницы, потому что на дух не переносила врачей. У нее подогнулись колени, словно она предстала перед каким-то важным лицом, совсем как когда ее дядя приезжал на открытие «Воробушков» и она ходила в церковь, к причастию, с той лишь разницей, что сейчас она сделала это, потому что уж очень болели ноги. Она опустила голову, и ее подбородок улегся на жировые складки, которых, как мы помним, было по крайней мере с полдюжины. «Возраст, наверное», — подумала она. Дул левантинец, и луна на небе светила ярко, впрочем, стоп, хватит. Оставим ее здесь, с ее жжением в желудке, застрявшим в гортани хрипом, снедаемую худшей из ненавистей — ненавистью к самой себе. Отметим только, что ее ни разу не вызывали на допрос, потому что на текущем счету у нее было хорошее алиби. Отметим также, что деньги ее никак ей не пригодились, потому что через несколько месяцев у нее обнаружили рак поджелудочной железы, и сегодня она ждет роковой развязки даже с некоторой радостью. Тут и дядя ничем не поможет. Как и Адам Смит. Но сейчас оставим ее там, на склоне Чистилища, с румянцем на щеках от недавно выпитого вина и гнилой челюстью, под которой скопились мясистые складки. Оставим ее, и пусть ветры развеют исходящий от нее запах разложения. А теперь продолжим, так как внизу, в «ауди» с кадисским номером некто заплывший жиром переживает неловкую ситуацию, в которой оказался. На заднем сиденье парочка убийц ожидает сигнала мобильного телефона. А между тем Иларио, весь в поту, пытается хоть как-то сломать лед, завязать разговор и для этого начинает рассказывать про свою жизнь. О том, как уехал из своего родного Порриньо и стал первым торговцем Библиями в провинции.
Как говорится, плевать они на него хотели с высокой колокольни. Но сознание, что его слушают, придавало ему уверенности. И, сидя в «ауди» и движимый тем, что мы называли «принудительной информацией», Илариньо продолжал рассказывать главы из своей жизни. Например, о своем приезде на юг. Его назначили в Кадис, в Пуэрто-де-Санта-Мария, куда он прибыл как-то в воскресенье, когда люди ходят к обедне и пьют вермут. Едва оказавшись там, он целиком посвятил себя торговле. Торговать предстояло брошюрками о вышивке крестом. Стратегия состояла в том, чтобы внушать клиентам, что часть денег будет передаваться в фонд какой-то изолгавшейся ассоциации по защите прав человека. Ответ всегда был один и тот же.
— Видите ли, я не вышиваю крестом, у меня и минутки свободной нет.
Тогда Илариньо, архистратиг и знаток простых душ, предпринимал атаку с ходу.
— Вам совсем не обязательно вышивать крестом, вам достаточно только проявить понимание и купить брошюру.
За счет этого Илариньо каждый день оказывался первым в списке продавцов. Но чтобы стать капитаном команды, ему надо было перепрыгнуть еще через несколько иерархических ступенек. Однако он преодолел этот участок перекрестного огня и зависти, ни разу не поскользнувшись, и был вознагражден сторицею. Как? Да очень просто: торгуя поваренными книгами. Кому-то другому это могло показаться семечками, но для Илариньо это стало золотым дном. Первым делом он договаривался о встречах с домохозяйками по всей провинции, занятыми женщинами, у которых едва хватало времени сготовить обед на скорую руку. Они-то и принесли Илариньо желанный пост капитана команды — как, увидите. Он приходил к ним с первым томом собрания и глиняной копилкой. Теперь можно было приступать к делу.
— Эту копилку мы вам дарим, сеньора, вам надо будет только класть в нее по тысяче песет в месяц, и к концу года, когда вы ее разобьете, вы без малейших усилий станете обладательницей собрания поваренных книг, которое будет предметом зависти всех ваших гостей, когда они увидят его в книжном шкафу в гостиной рядом с толедскими блюдами и, кроме того, их обложки будут прекрасно сочетаться с этой бесценной картиной, что висит у вас на стене.
И Илариньо тыкал своим пальцем-сарделькой в произведение живописного искусства — натюрморт с характерным подстреленным зайцем, мехом вина и дымящимся мушкетом. Сеньора, раззявив рот, просто не могла ему отказать. Более того, стоило ему захотеть, она позволила бы ему порезвиться у себя под юбкой, где дремали неудовлетворенные желания. Но Илариньо был не такой и держался вполне респектабельно. Как и все до и после нее, домохозяйка высказывала единственное сомнение:
— Но… это хорошая поваренная книга?
— Нет, — отвечал Илариньо, — честно говоря, нет. Не хорошая. Но очень-очень полезная для тех, кто не располагает достаточным временем, чтобы посвятить себя готовке.
Так Илариньо добился вожделенного места капитана команды с соответствующей зарплатой, премиями и социальной страховкой. Все это он рассказывал своей бандитской аудитории, сидя в «ауди» с кадисским номером, с большим трудом приобретенном в рассрочку. Но слушатели пропускали мимо ушей перипетии его судьбы, которой он так гордился. Напомню, что на заднем сиденье Герцогиня и ее спутник, тот, со шрамом, ждали, пока шантажист подаст признаки жизни. Чтобы ожидание не казалось таким томительным, они решают приготовить себе порцию. Герцогиня подносит зажигалку к ложке, которая дрожит у нее в руке. Резкая вонь нагревающегося аммиака достигает мясистых ноздрей Илариньо, который через зеркало заднего вида смотрит, как Герцогиня поднимает ложку и протягивает ее человеку со шрамом — рабу вредной привычки, — который корчит отвратительную гримасу.
— Слышишь, устала я, — произносит Герцогиня извиняющимся тоном, чтобы не делить со своим спутником сомнительного удовольствия; голос у нее низкий и доверительный, ногти хищных пальцев в кровавом маникюре. Осторожно держа ложку, она выливает каплю готового зелья на кусочек фольги. — Это тебе не известка, понял? Качество…
И она подмигивает глазом с накладными ресницами.
Илариньо спрашивает себя, какого черта он делает здесь, в ситуации, когда его собственное «я» балансирует на краю пропасти. И, не найдя ответа, Илариньо ищет убежища в покаянных мыслях. Раскаяние вонзается ему в грудь осколками небьющегося стекла. И все из-за того, что он зашел в придорожный бар, который всегда объезжал за версту. Кошки скребут на душе у Илариньо, и он кается, что сегодня вечером снова зашел в «Воробушков», хотя и знал, что это небезопасно. Об этом я узнал позже, через несколько дней, потому что фургончик марки «фольксваген» горчичного цвета, стоявший у самого входа в «Воробушков», был дьявольским предупреждением. Илариньо знал водителя. Тот тоже был из Пуэрто, только что вышел из тюряги и поклялся отомстить. Об этом стоит рассказать.
Это случилось, когда Илариньо разъезжал по глухим уголкам провинции, развозя поваренные книги, копилки и общаясь с домохозяйками. Так вот однажды в Пуэрто-де-Санта-Мария, в квартале графа Осборна, поднимаясь по лестнице блочного дома, как две капли воды похожего на другие блочные дома, он услышал пронзительный визг, напоминавший крик козла, когда его кастрируют. Илариньо, любопытный, как
