пламени трепетали бы у твоих колен. Конечно, во время танца пришлось бы соблюдать осторожность. Однажды на приеме у императора какой-то гость вспыхнул, будто свечка. Изжога доконала...
Джорам отказался от «углей». Он предпочел наряд в стиле костюма принца Гаральда — длинную, ниспадающую складками тунику без всяких украшений, с обычным воротником.
— А как же крахмальное жабо? — простонал Симкин.
Туника была сшита из зеленого бархата. Джорам выбрал этот цвет в память о платье, которое носила Анджа перед смертью. Это потрепанное зеленое платье — все, что осталось у нее от прошлой счастливой жизни в Мерилоне. И не удивительно, что именно этот цвет выбрал ее сын, когда готовился отвоевать свое место в семье. Сегодня, гладя рукой бархатистую ткань, Джорам чувствовал какую-то особенную связь с матерью. Наверное, потому что увидел ее во сне и понял, что ее неупокоенная душа будет блуждать по свету, пока сын не восстановит ее доброе имя. По крайней мере, Джорам объяснил для себя этот сон именно так. Она тянулась к нему, желая ободрить, обнять, утешить...
— Ну, если ты решил пробраться во дворец под видом мокрого одеяла, я последую твоему примеру, — мрачно заявил Симкин.
И его яркий, вызывающий наряд, который включал, в числе прочих деталей, двухметровый петушиный хвост, пропал. Симкин взмахнул рукой, и пестрая одежда сменилась длинной хламидой ослепительно белого цвета.
— Во имя Олмина! — с отвращением выдохнул Джорам. — Верни обратно! Предыдущий наряд был ужасен, но всяко лучше этого безобразия. Сейчас ты похож на плакальщика у гроба!
— Правда? — быстро переспросил Симкин, явно польщенный. — Тогда этот костюм подходит к случаю как нельзя лучше, вы не находите? Поминовение Мертвого принца и все такое прочее... Рад, что нашел соответствующий наряд.
Переубедить его так и не удалось. Все, на что Симкин согласился, — это добавить к хламиде белый капюшон, скрывающий лицо. Теперь он точь-в-точь походил на плакальщика, провожающего хрустальный гроб с телом усопшего до места упокоения.
— Оплата вперед, — предупредила возница. — Не каждый день нанимают экипаж, чтобы доехать до дворца. Те, у кого есть приглашение, — последнее слово она произнесла чуть повысив голос, — имеют собственные повозки и не нуждаются в наемных.
— Ей-богу, милочка, я же — Симкин, — откликнулся молодой человек, словно это все объясняло. Расправив полы своего белого балахона, он изящно махнул вознице рукой. — Трогай!
Женщина захлопала ресницами лебяжьих глаз, лишившись дара речи — то ли от удивления, то ли от гнева. Но Симкин остался невозмутим.
— Поехали, — нетерпеливо подогнал он возницу. — Мы же опоздаем.
Помедлив еще мгновение, возница опустилась на сиденье у основания лебединой шеи, взяла поводья и заставила птицу подняться на ноги.
— Если нас остановят у Врат, — злобно бросила женщина, — сами будете выкручиваться. Я не собираюсь терять лицензию из-за таких, как вы.
Джорам невольно бросил взгляд вверх, на облака над головой.
— Из этих туч падает не град, а враждебные взгляды, — промолвил Симкин, когда лебедь расправил крылья, оттолкнулся от земли черными лапами и прянул в небеса. От резкого толчка Джорам едва не вывалился из повозки. — Осторожней! Эх, забыл тебя предупредить. Конечно, взлет не самый приятный, зато в полете лебедю нет равных.
— Дуук-тсарит? — спросил Джорам, имея в виду облака, а не птиц.
Хотя с виду бело-розовые пышные нагромождения представлялись безобидными, молодому человеку они казались такими же опасными, как кипящие грозовые тучи над фермерскими деревнями.
— Как ты думаешь, он не остановят нас?
— Мой милый мальчик, — рассмеялся Симкин и положил тонкую руку на плечо Джорама. — Успокойся. В конце концов, ты со мной.
Джорам видел, что молодой человек с бородкой совершенно спокоен и безмятежен и ведет себя так же непринужденно, как всегда. И Джорам тоже перестал тревожиться. Но не успокоился — об этом не могло быть и речи. Юноша сгорал от волнения, так что оранжевый наряд, который предлагал Симкин, показался бы бледным по сравнению с пылавшим в нем жаром. Джорам знал, что сегодня вечером решится его судьба, он знал это так же твердо, как собственное имя. Ничто не остановит его, просто не сможет остановить. Его мечты и честолюбивые устремления поднимались все выше с каждым взмахом лебединых крыльев. Джорам позабыл даже о Дуук-тсарит. Он смотрел на розовые облака гордо и надменно. Черные крылья лебедя прорезали облака, рассеивали их на клочья тумана.
Но вот облака расступились, и Джорам увидел хрустальный дворец императора Мерилона. Дворец сверкал в вышине, расточая белое сияние. Он светился ярче вечерней звезды на фоне багрово-красного закатного неба.
При виде этого чудесного зрелища сердце Джорама едва не выпрыгнуло из груди, а на глаза навернулись слезы. Юноша опустил голову и быстро-быстро заморгал — но не оттого, что стыдился своих слез. Джорам склонил голову в смирении. Потому что впервые в жизни гордый дух, который пылал в его сердце, бросили под ноги и растоптали, как сам Джорам затаптывал искры, вылетавшие из кузнечного горна.
Юноша смахнул слезы и внимательно рассмотрел свою руку. Узкая кисть, длинные тонкие пальцы — это была рука аристократа, а не крестьянина. Джорам разработал пальцы, обучаясь показывать фокусы. Но, как и сами фокусы, эти изящные пальцы могли лишь обмануть невнимательного наблюдателя. Если взглянуть пристальнее, можно было увидеть, что ладони юноши покрыты мозолями от кузнечного молота и других инструментов, кожа испещрена шрамами от ожогов. Черная копоть так глубоко впиталась в поры на коже, что скрыть ее могла разве что магия Симкина.
«И душа у меня точно такая же, — подумал Джорам с внезапно нахлынувшим отчаянием. — Каталист говорил мне об этом — вся в мозолях, шрамах и ожогах. А я стремлюсь к таким высотам...»
Юноша поднял взгляд к императорском дворцу и увидел не только красоты Мерилона, безмятежно сияющие в небесах, но и Гвендолин — она тоже сияла в вышине. И к Джораму вернулась черная депрессия, разрушительная меланхолия, которой не было так долго, что юноша успел поверить, будто в новообретенной жизни ничего темного и мрачного уже не будет.
Джорам поерзал на покрытом перьями сиденье. Его вдруг посетила мысль: а что, если прыгнуть вниз, полететь сквозь душистый вечерний воздух... В это мгновение Симкин крепко, до боли стиснул юноше руку. Джорам понял, что выдал себя, и разозлился. Его пылающий взгляд обратился на Симкина. Тот выглядел немного обеспокоенным.
— Послушай, старина, может, ты не будешь раскачивать лодку? Боюсь, нашему пернатому экипажу это не понравится. Я видел, как эта птица оглянулась и посмотрела на меня своим черным глазом — между прочим, довольно злобно. Не знаю, конечно, как тебе, но мне перспектива быть заклеванным до смерти собственным наемным экипажем не кажется ни впечатляющей, ни любопытной, ни даже забавной.
С этими словами Симкин отвернулся и стал беззаботно рассматривать другие летающие экипажи, которые по спирали поднимались к императорскому дворцу.
— И в том, чтобы кувыркаться в облаках, тоже нет ничего интересного, — продолжил Симкин, все так же крепко держа Джорама за руку. — Впрочем, было бы забавно увидеть, как перекосятся лица у Дуук- тсарит, когда ты изящно пролетишь мимо них, — но, увы, это удовольствие продлится не долго.
Джорам тяжело вздохнул, и Симкин отпустил его, почти сразу же. Джорам так и не понял, догадался ли Симкин о его намерении или болтал просто так, от нечего делать. Как бы то ни было, слова Симкина, как обычно, вернули улыбку на плотно сжатые губы Джорама. Юноша снова совладал с чудовищем, которое металось в темной глубине его души, готовое завладеть им в минуту слабости.
Джорам поудобнее уселся на пернатом сиденье, рискуя навлечь на себя очередной злобный взгляд раздраженного лебедя, и снова посмотрел на дворец, спокойно и невозмутимо. Теперь дворец был виден лучше — Джорам рассмотрел стены и башни, шпили и купола. Юноша уже не испытывал прежнего благоговейного восхищения. Издалека парящий в небе дворец казался невообразимо прекрасным, таинственным, загадочным и недосягаемым. Но при более пристальном рассмотрении Джорам увидел всего лишь здание, построенное людьми, которые отличались от него самого только тем, что у них была
