Дохляк схватился руками за голову и свернулся калачиком на полу. Жена, дочь. Дочь, жена. Воспоминания каменными плитами падали на Николая, заставляя ожившее сердце стучать быстрее. Дохляк и был бы рад отказаться от картинок из прошлой жизни, но только не знал как.
Тоска раздирала душу Николая. Раздирала восставшую из ада душу.
Ночь наполнялась звуками. Заиграли граммофоны где-то поблизости от магазина. На улице послышались тяжелые спокойные шаги. «Архаровцы» просыпались. Городу нужна была еда.
Силой воли Дохляк заставил себя остаться в магазинчике, хотя его так и подмывало спрятаться в подсобке. Вдруг «архаровцы» учуют труп? Тогда он, Дохляк, сможет попытаться убежать… Нет, решил он. Хватит скрываться! Если «архаровцы» придут, то он будет бороться!
«Правильно. Не сдавайся!» — Голос в голове Дохляка принадлежал Алене.
«А ради чего бороться?» — спросил Николай.
«Ради меня».
«Ты мертва! Я мертв! Маша мертва! Я разговариваю сам с собой».
«Не говори так, Коль. Ты же сильный, ты справишься».
«Все эти слова — ложь!»
«Не правда».
«Правда!»
«Коль, перестань спорить».
«Ты мертва».
«А ты повторяешься. Послушай, ты должен бороться! Должен ради того, что, возможно, ты сможешь выбраться из Города! Представь только!»
«Из Города нет выхода».
«Но ведь сердце твое забилось, дурачок. Разум вернулся к тебе. Бог дает тебе шанс».
«Ален…»
«Что?»
«Я люблю тебя».
«Я тоже».
Голос Алены умолк.
Дохляк почувствовал, что засыпает.
Седьмой
Седьмой приготовился к смерти.
Он, закрыв глаза, начала бить по песчаным стенкам в надежде, что нора начнет осыпаться и его заживо закопает. Седьмой вкладывал в удар всю силу, ярость и отчаяние, на которое был способен. Но Червивый Король оказалось делает норы прочными. Ход не завалило, а Седьмому грозила смерть от обезвоживания или от удушья.
Если бы у охотника за тайнами чудовищ оставались силы, он бы заплакал. Но вместо этого позволил усталости взять верх над собой и тяжело выдохнул. Он бы все равно попался бы Крылатым. Попался…
Когда веки Седьмого уже слипались, он заметил, как зашевелилась земля в тупике. Через мгновение он поймал себя на том, что в норе стало светло, как днем. Казалось, что камушки и комья грязи вспыхивали огнем. Только огонь был зеленоватым и не обжигал кожу. Седьмой встал на четвереньки и пополз во тьму норы. Он не знал, что происходило. Тишину нарушил крик. Земля пришла в движение. Седьмой вытащил револьвер, но потом бросил его. Патронов-то все равно не было.
Один из камней начал раздуваться, как шарик. Камень на глазах увеличивался в размерах. Последовала серия вспышек, сопровождаемая женскими криками. Седьмой зажал уши руками.
Всюду мелькали необычные картины. По револьверу заплясали электрические разряды, «курносый» закрутился как волчок. По стенкам норы пошли трещины, из которых вываливались черви.
В раздувшемся до размера большого арбуза камне плавала в жидком зеленом огне кукла. Она походила скорее на плохо сшитого медвежонка: глаза-пуговки, части тела были соединены грубыми нитками, на туловище красовались камешки. Лицо же куклы украшала гигантская улыбка.
Послышался хлопок, огонь вырвался из камня и набросился на Седьмого. Вновь раздался крик.
— Ки-и-и-и-в-и-и-ир!
Сплетения и узлы на кукле оживали, нити вытягивались, выплескивая звезды в нору. Седьмой закрыл лицо руками, но все равно свет вгрызался в его глаза, грозя ослепить навсегда. Звезды ударялись в него, превращались в пауков, по тельцам которых плясали электрические разряды.
Седьмой словно разделился на две части: одна его часть боролась с огнем, охватившем нору, другая пробилась сквозь землю и понеслась к звездам. Он по-прежнему видел все обычным зрением и в то же время мог смотреть на Норовые места, на Крылатых, летающих вокруг его ямы. Картинки складывались в мозгу Седьмого, перемешивались. Крылатые превращались в камни, камни превращались в Крылатых. Труп Червивого короля подняла в воздух неведомая сила, а потом бросила на камни. Из груди монстра вырвался хрип. Раздался хруст. Через мгновение Червивый король вдруг стал… деревом. Седьмой не мог объяснить подобную метаморфозу. Монстр превратился в старый дуб, покрытый зеленоватой корой. Но в то же время ствол был прозрачным, внутри которого застыл Червивый король.
В ночном небе возникла… дырка. Возможно, неведомая сила прорыла коридор сквозь пространство. Седьмой не знал наверняка. А потом в «дырку» заглянул гигантский глаз — с той стороны. Это взгляд придавил Седьмого. Зрачок размерами в миллионы световых лет рассматривал мир, в котором остатки человечества боролись с неведомыми тварями. Рассматривал мир, в котором выживал Седьмой.
Все исчезло.
Потом возникло снова.
Седьмой пытался закрыть глаза, не думать о происходящем, но все равно неведомые силы вкручивали в мозг образы чудищ.
— Кивир! — шептали камни в норе. — Кивир! Кивир!
Но вот два зрения соединились, и взгляд Седьмого застыл на кукле. Она тянула бесформенные руки к мужчине и плакала словно младенец. Пренебрегая грозящими опасностями, Седьмой подполз к кукле и коснулся ее головы.
— Кивир, — сказал он.
Нити, выскакивавшие из тельца игрушки, взлетали и разрывались над Седьмым, некоторые разбивались о его тело. Их прикосновение не причиняло ему вреда, а наоборот — придавали силу. Тело Седьмого подрагивало, как будто он только что вышел из ледяного душа. В голове гудело. Во рту было сухо как в Сахаре.
Седьмой взял в руки куклу. Он готов был поклясться, что игрушечное тельце вибрировало в такт биению его сердца.
Пар вырывался из рта Седьмого, брови и взъерошенные волосы покрылись инеем, куртка заблестела, от тающего льда, но он не почувствовал холода. Кукла повернула к нему голову, глаза-пуговки притягивали к себе взгляд. Одна из нитей, тянущееся от головы игрушки, обвилась вокруг кисти Седьмого. Камни зашипели. Словно огромная кисть мазнула по норе, выкрасив ход Червивого Короля в отвратительно пахнущий оранжевый цвет.
«Хочешь ли ты жить?» — раздался голос в голове Седьмого.
— Да, — прошептал он и провалился в пучину забытья.
Помнил ли он свое настоящее имя? Ведь Седьмым его звали лет пятнадцать-семнадцать. Влад, Слава, Толя, Рома, Артем, Дима, Коля, Ваня? Седьмой забыл. Да и неважно имя в мире, где человеку постоянно грозит опасность. Выжить бы. Хотя Седьмой отличался от других. Отличался прежде всего тем, что научился не только выживать, но и познавать (?). И если бы волшебник спросил у него, хотел ли бы он, чтобы исчезли чудеса, то Седьмой бы не смог ответить.
