Вот как с тем шотландским фермером, помнишь, Мироздание? Ну как не помнишь. Это ты ведь лично сначала заманило английского подростка в болотистое место, и мальчик бы утонул, если бы на его крики, опять же по твоему плану, не подоспел тот самый шотландский фермер. Что значит не помнишь? Много было дел, всех не упомнишь? Напомнить? Ладно.
Короче, Мироздание, однажды незнакомого английского мальчика спас английский фермер. А на следующий день в его дом, этого фермера, явился, по всему виду, очень состоятельный джентльмен, отец спасенного мальчика, и хотел оставить денег, или подарок, или что-нибудь еще он хотел оставить в благодарность. А фермер, как настоящий мужчина, отказывался. А джентльмен настаивал. А фермер был даже немного мрачен и немногословен — так я себе его представляю, этого фермера. И как он выходит навстречу к джентльмену, как вытирает руку о комбинезон, потому что джентльмен снимает перчатку и подает на прощанье фермеру руку.
И тут на крыльцо домика фермерского выбегает подросток. И тогда джентльмен говорит фермеру:
— О! Вот шанс!
Я дам вашему сыну образование — вот что я сделаю.
И фермер буркнул:
— Ну ладно.
Потому что он и сам часто задумывался, какой у него смышленый сын и что ему надо учиться, а средств на учебу нет. И сын фермера окончил школу, а потом медицинскую академию. И потом стал разводить… плесень. Нет-нет, Мироздание, никаким неряхой он не был, нет! И не поэтом! Он стал великим ученым, изобрел практически панацею двадцатого века — антибиотик пенициллин — и даже этим антибиотиком спас от воспаления легких сына того самого джентльмена, который много лет назад приехал благодарить отца этого будущего ученого, открывшего пенициллин, за то, что тот спас его сына, который тонул тогда в болоте. Легенда гласит, что одного из этих бывших подростков звали Александр Флеминг, а второго Уинстон Черчилль.
Возможно, дорогое Мироздание, это уже потом люди сами придумали такую красивую легенду, приписав тебе заслуги. Легенду, где так все замечательно совпало, потому что людям свойственно верить в чудеса и они просто обожают удивительные совпадения.
Но ведь ты же на самом деле способно на чудеса, а, Мироздание, а? Или нет? Тебя иногда просят, просят. И когда теряют на тебя надежду, ответственность за совпадения и чудеса опять же берут на себя обычные люди.
Вот я видела недавно фотографию. Лучшую фотографию года. Или, может, века. Сидит Санта, к нему на колени вот-вот заберется мальчик. И подпись под фотографией: «Сейчас этот мальчик попросит Санту, чтобы его отец, военнослужащий, миротворец, побыстрей вернулся домой». Казалось бы, обычная рождественская фотография. Но отличие от других картинок лишь в том, что тут же, спрятавшись за яркой рождественской елкой, сидит папа этого мальчика, в военной форме и тяжелых башмаках, сложив сжатые кулаки между коленями, сидит и ждет своего выхода. Сейчас мальчик Санте скажет то, что он уже написал в письме: «Хочу, чтобы папа вернулся». И в тот же миг папа вернется.
Так, дорогое Мироздание, мы приучаем своих детей к тому, чтобы они верили в чудеса. И в твои безграничные способности и возможности, дорогое Мироздание.
И сейчас я, как тот мальчик, хотела бы забраться к тебе на колени и попросить: «Хочу, чтобы…» Нет. Я ничего не хочу. Пусть просто останется все как есть. И чтобы утро, обычное утро, опять наступило. И чтобы люди пошли на работу. Чтобы наша соседка ворчала на своего мужа. Чтобы сын Даня повел моего внука в детский сад. Чтобы моя дочь ленилась и не очень хотела вставать, чтобы не опоздать на первый урок физкультуры. Чтобы…
— Что?! А?! Что? Кто звал меня? А?
Никак не могу привыкнуть, что дети уже взрослые. Мне все кажется, что вот-вот кто-то из них завозится, или заплачет, или просто испугается ночью и позовет. Наверное, отвыкнуть от такого невозможно.
Даня очень болел в детстве. Плохо спал. У Лины тяжело резались зубки. Она как-то сказала, что до сих пор помнит скрип половиц ночью, когда я носила ее, укачивала уже трехлетнюю или четырехлетнюю и пела песенку:
Данька однажды получил в подарок шапочку в виде буденновки. Она ему понравилась очень, потому что к шапочке ему подарили саблю и коня. Коня назвали Николай, он был на колесах, пластиковый и красного цвета. С ним Даня почти не расставался и, что логично, даже купался в ванне по вечерам. Первое время Данька затаскивал к себе в постель всю амуницию: и купанного вечером красного коня Николая, и саблю. И спал в буденновке. Причем, когда уши буденновки подымались и пристегивались, шапка у него называлась «будёвка», когда уши опускались и висели свободно, шапка называлась «буденновица». Ребенок никакого понятия тогда еще не имел о героях Гражданской войны и в шлеме, с саблей и красным конем Николаем играл сначала в сказочного витязя, чуть позже в рыцаря. И как-то летом он привязал к своей «будёвке» потерянный его подружкой Ирочкой поясок от летнего сарафанчика. И с тех пор и по сей день он носит на своем шлеме цвета своей дамы сердца, как и принято было испокон веков среди настоящих рыцарей.
Данька добрый и веселый. Когда он был маленький, он всегда выносил во двор и делился с приятелями всем, чем его угощали дома. Как-то Данин отец приехал из командировки и привез ему гостинцев — всяких вкусных шоколадок, леденцов и мармеладных мишек. Даня потащил угощения во двор. Через несколько минут раздался нетерпеливый звонок в дверь, дед открывает, на пороге стоит ватага, во главе Даня. Он скороговоркой кричит:
— Деда, дай-ка, пожалуйста, нам других конфет попробовать. Пару штук, парочку штучек, чуть-чуть, несколько, дай, деда, побыстрей…
— Пару штук — это сколько? — откликается дед, открывая пакет с конфетами.
— Шестнадцать! — громко и четко раздается из-за Данькиной спины.
Жалею ли я о том, что было, о том, что не сбылось? Нет. Только о копеечках. Только жалею о копеечках. Что бабушку не слушала.
Говорила мне бабушка не подбирать копеечки на перекрестке дорог — не к добру, говорила бабушка, не к добру.
И я спрашивала:
— А что будет?
И отвечала бабушка: больше потеряешь, чем найдешь.
Я все время думала: а зачем мне подбирать чужие копеечки, мне мама или папа так дадут.
И однажды я нашла копеечку на перекрестке, красивую монетку, иноземную монетку, почти бесформенную и очень древнюю, редкую монетку, с гордым профилем цезаря. Нашла, подняла и опять спросила у бабушки про копеечки. А она сказала, пойди, брось назад, сказала бабушка, и думай, глупенькая, думай. Разве в копеечках тут дело.
Говорила мне бабушка, не подбирай копеечки на перекрестке…
И о чем это я? О чем? Да так — ни о чем. Обо всем. О главном.
Когда мы учились в университете, восхитительный, элегантный восьмидесятилетний профессор
