пробел в полгода. Неудобно.
— А когда надо?
— Да вчера…
— Ох, — вздохнул Карл, — теперь точно не напьюсь.
— Ну, шампанского можно.
Большая белая Лена Репченко была дочерью адмирала, Володя, большой и усатый, с повадками десантника, генеральским сыном, они любили друг друга с детства, с шестого класса, весело и непосредственно чувствовали они в жизни смысл, не обременяя себя рассуждениями о нем.
Генеральское наследство составляло множество старинного хрусталя, окованного серебром, столового серебра с клеймом короля Михая, несколько фарфоровых ламп в стиле ампир, обеденных и чайных сервизов, отрезов габардина, шевиота, костюмов, макинтошей, шевровых и хромовых сапог, перламутровых театральных биноклей, горжеток, вееров из павлиньих перьев.
Среди прочего был огромный, с метр длиной, зеленый макет танка, стальной, с настоящими гусеницами, аккуратной пушкой и большой красной звездой на башне.
Репченко лег на него грудью и закричал:
— Берите что хотите, а это не отдам!
Еще восхитил его толстый альбом пластинок с фашистскими маршами.
— Ты не знаешь, Карлуша, кому все это можно продать? — спросила Лена.
— У меня таких знакомых нет, — улыбнулся Карл, — да и жалко, музейные вещи. Тряпки, разве что, да кто их купит?
Володя принес полдюжины шампанского. Неожиданно появился Винограев.
— А мне Магролик сказал, что надо помочь. А я и рад.
— Поздно помогать, — сказал Володя, — помоги вот с шампанским. Сейчас стихи будешь читать, мы с тобой мало знакомы.
— А чего не почитать, — пожал плечами Юрочка.
— Только не сразу, можно? — попросил Карл.
— Ребята, вот вы — поэты, ученые, чуть ли не печатаетесь, — сказала Лена. — А у меня тоже получаются стихи.
— О, и ты тоже в калашный ряд, — заорал Репченко.
— Подожди, Володя, — давай, Ленка, давай, — подзадорил Карл.
— Даю:
— Ну, как?
— Лена, ты прямо капитан Лебядкин, — похвалил Винограев.
— Что еще за капитан? — недовольно спросил Володя.
— Да это из Достоевского, — с досадой сказал Карл, — Лена, а еще есть?
— А как же:
— Блеск! — восхитился Карл.
— Карлуша, помнишь, у вас было много гостей и мы захватили к себе ночевать поэтессу. Как ее, Лидуля…
— Михайлова, — подсказал Винограев.
— Да, она тут читала стихи, про Анри Руссо: «Анри Руссо живет в своем лесу». А я ей говорю, подумаешь! И тут же выдала:
Обиделась.
— Хватит, — сказал Репченко.
— Как там Танюша? — спросила Лена. — Завидую я вам. Сейчас, говорят, грибы пошли. Колосовики. Мы с Вовкой на днях поехали в Шишкин лес, это за Коммунаркой, а у меня живот как заболит. От арабского бальзама. Знаешь, «Абу-симбел»?
— Жидомор, — кивнул Юрочка.
— Да уж точно. Промаялась весь день, а толку… Грибов нет.
— Как нет, — возразил Володя, — пока ты там маялась, я, знаешь, сколько видел. Подберезовики в основном, белые попадались.
— То-то ты с пустой корзиной пришел.
— Да что я, сволочь? — пожал плечами Володя.
Карл почти не пил, шампанское тем более, — напиток малознакомый и коварный. Юрочка освоился, читал стихи, Володя хватал его под ключик и целовал в губы, подбирался и к Карлу, но тот, трезвый, был на стрёме и уворачивался.
— Разбирайте подарки, — скомандовал Репченко.
— Охолони, Володя, — сказал Карл.
— Говна-пирога, — взревел тот и выбросил в окно соусник из сервиза «Мадонна».
— Восьмой этаж, ты что, с ума сошел, — закричала Лена и глянула вниз.
Слава Богу, под окном никого не оказалось.
— Бросай, да с оглядкой, — поучительно наставляла Лена.
— Ладно, — проворчал Репченко и, усевшись на подоконник, одну за другой стал сбрасывать позолоченные ложечки, заботясь о кучности.
— Вовка, а танк слабо сбросить? — спросил Карл, отвлекая.
— Я тебе сброшу, — отвлекся Володя, — это самая лучшая вещь на свете. — Карлуха, я знаю, что тебе подарить.
Квадратная, тяжелого хрусталя чернильница с бронзовой крышкой и вправду была хороша.
— О, это я с удовольствием, — обрадовался Карл, — может, напишу из нее чего.
Володя надел макинтош серого габардина, поставил пластинку с маршами и стал танцевать фокстрот.
— В плечах трещит, — огорчился он, — а ну, Карла, померь.
Карла примерил — подуло пятидесятыми годами, да так остро, что пришлось выпить шампанского.
