Время шло, тянулось, а о людях словно забыли. Гидеон то ли того и ждал, то ли просто лучше Паолы держал себя в руках — весело расправился с завтраком, не торопясь обошел комнаты, хотя искать в них, на взгляд Паолы, было решительно нечего, сел в кресло и замер, вытянув ноги и закинув руки за голову.
Паола же то стояла у самых дверей, прислушиваясь к смутным звукам, доносящимся из коридора, то подходила к окну, до рези в глазах вглядывалась в густой снегопад, то начинала бесцельно кружить по комнате.
— Да сядь же ты! — не выдержал наконец Гидеон. — Не мельтеши.
Конечно, глупо так волноваться, когда от тебя все равно ничего не зависит. Но успокоиться не получалось.
— Я не могу! Не могу сидеть, как истукан, и слушать эту тишину! Скажи хоть что-нибудь!
— Нечего пока. Жди, Паола.
— Чего?! Скажи, чего ждать?!
— Уймись! — Окрик рыцаря хлестнул не хуже пощечины. — Дождемся — узнаем. А будешь так метаться, добром не кончится.
Паола убежала в свою спальню, упала лицом в подушку и заплакала. Гидеон не пришел ее утешать.
Он прав, думала Паола. Я веду себя как дура. Я не должна мешать ему нас спасти — хотя бы мешать не должна, раз уж помочь не могу! И тут же возражала этим мыслям: кто сказал, что не могу помочь?! Почему не могу? Если бы он объяснил, что нужно делать…
Накатывала обида, и приходилось напоминать себе Гидеоновы «верь», «будь внимательна», «сообразишь»… Похоже на то, милая, что он в тебя верит больше, чем ты в него. Кто еще на кого обижаться должен.
И еще — разве можно обсуждать дела и планы там, где за любой стеной могут оказаться чужие уши!
Он прав. Надо успокоиться, перестать реветь как дура, выкинуть из головы бегающие по кругу глупые обиды. Ждать и верить.
Кажется, она задремала. Иначе разве пропустила бы звук распахнувшейся двери, голоса, шаги? Вскинулась, когда дверь хлопнула, закрываясь. Выбежала в общую комнату:
— Гидеон?
Комната была пуста. Спальня рыцаря — тоже. А в коридор Паолу не выпустили. Даже выглянуть не дали.
Боль в запястьях привела в чувство. Оказывается, она колотила кулаками в стену. Спасибо, не в дверь. Что ж за день такой!
Вдохни, Паола. Ну же, вдох, выдох, кулаки разожми, встряхни пальцами. Держи себя в руках. Переговоры — мужское дело. Сейчас Гидеон сражается за двоих, как подобает рыцарю. Нехорошо получится, если ему окажется нужна твоя помощь, а ты — в слезах и соплях.
Умыться, что ли?
От холодной воды и впрямь стало легче. Девушка привела в порядок одежду, расчесалась. Вот так — другое дело. Если позовут — хоть поначалу выглядеть прилично. Подошла к окну — и досадливо отвернулась. Опять метель. Как можно жить в этих горах?! То ли дело зеленые луга родной земли…
Если, конечно, они все еще зеленые.
Не думай о плохом.
А не можешь — вообще не думай!
Тянулось время. Сгустились за окном сумерки. Две молоденькие гномки, рыженькие, широколицые, большеглазые, принесли обед.
— Ты правда из Империи? — спросила одна.
— Да.
— Правда, что ваш император спятил?
Паола шагнула вперед; гномка шарахнулась.
— Эй, — быстро сказала другая, — она не хотела обидеть, прости. Нам просто интересно.
— Кто вам такую чушь сказал?
— Все говорят, — дерзко ответила первая.
— Это из-за того вашего купца, что за рынком лавку с амулетами держит, — объяснила вторая. — Он товара нового ждал, а ему вместо товара новость привезли. Будто ваш император объявил шпионами и предателями всех, кто торговал чарами и эликсирами. Велел схватить, допрашивать, пока не признаются, а товары в казну забрать. Ваших же, людей. Ясно же, что до такого, только спятив, додумаешься.
О Боже…
— Ты, может, знаешь, точно оно так? Или привирают?
Паола не смогла ответить. Стояла посреди комнаты, прикрыв глаза и сжав кулаки, пытаясь прогнать из памяти безлюдные утренние улицы, черный дым и сизый пепел.
Обед не полез в горло.
За окном белесая муть метели утонула в ночной темени. Почему-то глядеть в эту темень было легче, чем на дверь. Помогало не думать. Паола стояла, прижавшись лбом к холодному квадратику стекла в бронзовом переплете, и пыталась вообразить, что там, в темноте за окном, — зеленые, а не заснеженные деревья, брусчатка мостовой, а не протоптанные в снегу тропинки, привычная человеческая речь, а не…
На шаги в коридоре обернулась так резко, что едва не упала: Гидеон?! Но в дверях обнаружился всего лишь горец из охраны.
— Тебя зовут, пойдем.
Ну, вот и дождалась.
Она торопилась за гномом, украдкой вытирая о плащ вспотевшие ладони. Последние мгновения неизвестности…
Паола никогда не задумывалась, кто и как решает дела в горных кланах. Старейшины и старейшины: ей и в голову не приходило интересоваться, кто, сколько, за какие заслуги… Теперь, конечно, спрашивать было поздно.
Огромный темный зал, казалось, привык к куда более многочисленным собраниям. Стены терялись в сумраке, не разглядеть, бедно украшен или богато, пуст или притаились по углам незаметные стражники. Топот охранника отдавался гулким эхом, и даже почти беззвучные шаги самой Паолы порождали странно тревожащий отклик. В груди туго натянутой струной дрожало напряжение: что-то будет?
В дальнем конце этого почти бесконечного зала потрескивал на стене тусклый светильник, стояли в рядок пять кресел. Занято было три. Из крайнего слева кивнул Паоле тот самый колдун, что плыл с ними на корабле Альдерика. Паола перевела дух. Сейчас, как и тогда, гномий маг действовал на нее успокаивающе.
Паола ждала: спросят, зачем пришли. Почему с рыцарем послали ее, жезлоносицу. Может, о том гноме с заставы. Или, упаси Всевышний, о секретах Гильдии… да мало ли о чем! Но совсем не ожидала, что сидевший в центральном кресле старик скажет:
— Мне жаль, дева, что ты нас боишься. Прости того, кто причинил тебе боль, его разум помрачила дурная весть. Он не думал тогда ни о договорах, ни о чести. Я сожалею. Мы сожалеем.
Паола молча дернула плечами. В носу защипало. Извинения — это, наверное, хорошо?
— Ты ответишь на наши вопросы?
— Где Гидеон?
— Мы с тобой говорим сейчас, не с ним.
От мертвящей тишины заворочался в животе ледяной ком. Что ей делать? Как будет правильно?
— Я должна отвечать? — Почему-то Паола спросила это у мага.
— Тебе решать, — ответил тот. Старик прикрыл глаза; третий, рыжебородый, напоминающий Альдерика, разглядывал крылатую деву с откровенным любопытством.
Всевышний, надоумь!
— Я буду отвечать, — осторожно сказала Паола, — если вы не станете спрашивать лишнего.
