растрепавшейся шерстяной ниткой! Вспомнилась вдруг Линуаль — единственная среди молодых жезлоносиц она совсем не боялась высоты. Как она там, в эльфийских лесах? Жива ли еще?.. Паола прикусила губу и заставила себя вернуться к делу.
Глубокая расщелина разбивала когда-то единую гору на две. Старый гном рассказал легенду: когда-то Имир ударил здесь в ярости ледяным мечом, рассек гору и меч разбил — каменные и ледяные осколки так и разлетелись по склонам. На то похоже, подумала девушка, вспомнив путь сюда. Здешние горы и правда выглядят как после гнева богов.
Шагах в двухстах левее Паолы сверкали на солнце окованные бронзой ворота, въезд в город. Там охрана, но вряд ли они смотрят в эту сторону. Отсюда без крыльев не подобраться. И все же лучше убраться с глаз. Тем более что ей туда не надо.
Паола полетела вправо, держась чуть в стороне от края обрыва, так, чтобы ее нельзя было заметить со дна расселины. Склон вел все вниз, вниз, вот уж и шум ручья стал слышен. Обрыв сменился россыпью валунов, старым оползнем, и девушка начала спускаться: медленно, ощупывая взглядом почти утонувшие в сумерках камни склона. Ход под гору должен быть совсем рядом.
И все же Паола проглядела бы его, если бы не порхнувшая перед самым носом пичуга. Взгляд метнулся за ней и замер: гнездо прилепилось над ведущим в глубь горы провалом, почти доверху заваленным. Похоже, как раз этот самый оползень заставил гномов уйти отсюда; впрочем, он мог оказаться всего лишь последней каплей, если шахта к тому времени истощилась. Иначе горные мастера нашли бы способ укрепить склон и обезопасить себя от обвалов.
Эге, милая, сказала себе Паола, да ты не хочешь туда лезть! Иначе к чему столько глупых рассуждений. А ну, вперед!
Осторожно, стараясь не зацепить снег даже кончиком пальца, Паола протиснулась в щель полузасыпанного оползнем выхода. Первые несколько шагов пришлось пробираться боком, плотно прижав крылья и утыкаясь носом в стену. Потом стало посвободней.
Свет снаружи еще худо-бедно проникал сюда, но, пожалуй, до полной темноты оставалось не так уж много. Паола кинула на камни тулуп и села, с облегченным вздохом расслабив плечи. Развязала тесемки дорожного мешка, отрезала хлеба и мяса. Жевала неторопливо, наслаждаясь отдыхом после дня полета. Подумала: может, здесь и заночевать? Но тут же толкнуло: нет, надо спешить, чем скорей она пройдет через гору, тем лучше. Запив еду несколькими глотками эля, девушка достала подаренную гномом горную лампу. Скоро понадобится.
Лампа зажглась легко, как старик и обещал. Старательно, слово за словом вспоминая его наставления, Паола защелкнула стеклянную дверцу фонаря, размотала кожаный ремешок, продела конец в пряжку и — ну, с Богом! — нацепила все это сооружение на голову. Так, чтобы фонарь пришелся точно надо лбом спереди. Закрепила пряжку, осторожно повертела головой. Надо же, держится! Светло и руки свободны — в самом деле удобно! Да уж, гномьи мастера на ерунду не размениваются…
Ход вел прямо и ровно, под ноги стелился сглаженный поколениями шахтеров камень. Вскоре стали попадаться узкие ответвления-штреки, но Паола знала — туда не надо. Она шла вперед, пока ноги не начали заплетаться от усталости. А тогда — остановилась, глотнула воды, расстелила тулуп, свернулась на нем клубочком, укрывшись крыльями. Уже засыпая, вспомнила: лампа! Надо погасить, старик советовал беречь… И заснула, не додумав.
Ей снились странные сны; самое же странное, что, проснувшись, она все помнила. Снилось, как она идет по темному тоннелю — этому ли, другому, не понять; как летит над темной водой; как склоняется над источником, набирает воду в пригоршню. Снился кто-то рядом, сильный и уверенный, а кто — не понять. Снилась метель, укрывающая Гидеона. Девушка плакала во сне, плакала и спрашивала: зачем же так, почему — так? А метель смеялась и выла, и почему-то Паола знала: это там, наверху, сейчас, вот так же воет и смеется, и заносит злым колючим снегом тропы, и укрывает путников одеялом, которое никогда уже не скинуть.
Она шла так еще три дня; впрочем, навряд ли эти «дни» совпадали с теми, что наверху. Лампу не гасила: попробовав однажды, слишком перепугалась сомкнувшейся вокруг темноты. Просыпалась, завтракала, шла, сколько хватало сил, потом отдыхала немного, обедала и снова шла. Как толкнуло тогда, в самом начале, тревожное «нужно спешить», так и не отпускало. Подгоняло, подстегивало не хуже, чем кнут — ленивую клячу.
Похоже, гномы и впрямь бежали отсюда в спешке. Несколько штреков оказались завалены, несколько раз пришлось пробираться мимо брошенных посреди хода деревянных тачек, полных «породы» — странное слово само пришло в голову, но Паола не удивилась новому знанию, а лишь молча приняла его. Однажды из этой самой породы Паоле словно подмигнул озорной синий глаз. Она остановилась, вгляделась, попятилась, снова вгляделась… вот! Едва заметная искорка напомнила вдруг ту самую звезду, на которую когда-то — давным-давно, в другой жизни! — Паола загадала себе путь на острова. Девушка протянула руку, боясь спугнуть, боясь, что ей почудилось… Кусок породы словно сам пошел в руки, грубый, корявый, и лишь в одной-единственной точке сколотый — так, что стал виден бок драгоценного камня. Жаль, подумала Паола, света лампы мало, чтобы разглядеть толком. Убрала находку в мешок и двинулась дальше.
Магия рун помогала ей.
Иногда ход ветвился, бывало — выводил в огромные пещеры, заросшие странным, пугающим каменным лесом. Но Паола всегда точно знала, куда свернуть, где найти выход, как обойти препятствие. Она не удивлялась, лишь молча благодарила Вотана за милость к чужеземке. Удивление вызывало другое: неожиданная красота заброшенных залов, в которых угадывалось давнее присутствие живых. Случайный проблеск в свете лампы: алебастровые розы, хрустальная бахрома сосулек, морда зверя с алыми глазами… Ряды рун на стенах: девушка не умела прочесть, но знала, они рассказывают о давних подвигах, свершениях и победах.
Запустение здесь угнетало, мучили неясная тоска и жалость, и Паола рада была вновь выбраться в тесные ходы «диких» пещер.
Сомнения настигли девушку на четвертый «день».
Узкая трещина, по которой пришлось пробираться боком, осторожно нащупывая каждый шаг по залитому водой скользкому камню, вывела к подземному озеру. Темная гладь казалась бездонной; однако высота потолка позволяла пролететь над водой, а дальше, Паола знала точно, вытекающая из озера речушка пробила путь наружу. Узкий, но ей подойдет. Безопасный выход к необжитым местам. Там будет непроходимый скалистый склон, изрезанный трещинами, покрытый убийственно коварными ледниками. Но ей-то идти не обязательно, крылья помогут. А внизу — промытая рекой долина, и если держаться этой реки, совсем скоро снежные земли сменятся родными зелеными…
Казалось бы, о чем тут еще думать?
Но можно сначала пройти вдоль края озера, свернуть в извилистый ход и подобраться к логову огненного дракона. Дождаться, когда он полетит на охоту, или, может, пробраться мимо спящего — интересно, крепко ли спят драконы? Там, за лежбищем монстра, бьет родник. Обычная вода, но за сотни лет соседства с драконом впитала его дыхание. Всего несколько глотков — и даже адский огонь больше не страшен. Причем навсегда, а ведь все известные эликсиры, защищающие от огненной стихии, действуют очень короткое время — от нескольких часов до нескольких дней.
Ради такого стоит рискнуть.
Паола устроилась отдохнуть на крохотном сухом пятачке у самой стены, подальше от воды: мало ли, кто там обитать может… Чутье, подаренное магией рун, молчало. Похоже, в этот раз ей надо выбрать самой.
Что ж. Для начала — поесть, выспаться. Любой путь потребует свежих сил. А потом…
Потом, решила вдруг Паола, я достану руну, ту самую, стальную. И попробую спросить ее.
Снова, как в самую первую ночь в пещерах, ей снились сны. Но теперь в них не было ни темных туннелей, ни злой метели. Была трава, бесконечная трава от горизонта до горизонта. Привычная сочная зелень сменялась тусклым серебром степной полыни, кровавыми мазками маков, бело-сиреневыми пятнами бессмертника, и вновь — родной зеленью лугов. Сотрясая землю, неслись дикие кони. Внезапный ветер сминал траву, и казалось — по зеленому морю ходят волны, только паруса вдали не хватает. К чему такие сны, думала Паола, где тут я? Но себя так и не увидела, лишь ощущала — где-то там, под степным жарким
