— Так кто? Или он уже занят, а?
— Не твое дело.
— А если тебе никто не нравится, тогда почему бы и не я? Все равно ведь тебе придется выбрать хоть кого-то.
И, схватив Паолу за руку, дернул к себе.
— Отстань! — Паола вывернулась, отскочила назад. Скользнула за лихо отплясывающую парочку. Нахал попер следом. Не отстанет, поняла Паола. Слишком много выпил, чтобы послушать добром, и слишком мало, чтобы просто махнуть рукой на несговорчивую девчонку.
Ну ладно же. Сам напросился.
Когда нахал преодолел толчею и снова к ней приблизился, Паола встретила его кулаком в нос. И тут же, не дав себе и мгновения, чтобы испугаться, повторила — тем же макаром по тому же месту.
Удар вышел удачным. Конечно, воина такой ерундой с ног не свалишь, но пьяного в чувство привести — почему бы и нет. Или, запоздало подумала Паола, не в чувство, а в окончательную ярость. Варвар медленно утер кровь, оглядел испачканную ладонь и сжал ее в кулак.
— Загордилась ты, девка. Зря.
Паола замерла, выжидая. Отшатнуться надо в последнее мгновение… отшатнуться и ударить сбоку, а потом — бежать. Девчонке против воина не выстоять.
Отшатнуться она не успела. Не успела бы… Молниеносный удар грянулся о возникшую перед лицом Паолы раскрытую ладонь, а затем эта ладонь сжалась, крутнулась, выворачивая руку, и — Паола сама не поняла, каким образом, но через несколько мгновений нахал лежал носом в вытоптанной траве.
— Пойдем, — на плечо Паолы легла уверенная рука. Тагран! Девушка медленно выдохнула.
— Спасибо.
А дальше вечер снова стал замечательным. Не сразу: какое-то время Паолу ощутимо трясло. Но Тагран держался рядом, и никто больше не подходил, не тянул танцевать, не напрашивался… Ели жареное мясо, говорили о какой-то ерунде вроде так и не выбитых зубов, Паола даже рискнула попробовать браги — совсем крохотный глоток. Ей не понравилось, о чем она и сообщила в неприлично резких выражениях, но Тагран только расхохотался в ответ и предложил еще мяса.
А потом звезды вдруг выцвели, небо просветлело, а над горизонтом проявилась подсвеченная розовым полоска ясной утренней синевы. И Паола подумала: никогда бы, ни за что бы не поверила, но это была лучшая ночь в моей жизни.
И почему так — после чего-то очень хорошего обязательно приключится какая-нибудь редкостная мерзопакостность! Наверное, чтоб жизнь малиной не казалась. «Так бывает», сказала бы Сай. Только так и бывает, думала Паола, глядя за реку, на тонкую полоску перистых облаков у самого горизонта. Изнанка облаков явственно отливала пожарами и кровью.
Словно и не уходили никуда.
Отсюда тоже теперь уйдут. Куда там они собирались, за море?
Паола стояла на высоком берегу, глядела на горизонт и безотчетно теребила подвешенные к запястью стальную руну и осколок рунного кристалла. Хотелось выть.
Она все-таки набрала воды и вернулась в становище как ни в чем не бывало. У нее хватило сил улыбнуться идущим навстречу девушкам. Дойти до дома Сай и лекарки, кинуть шкуру с водой у очага. Задернуть за собой занавеску — плотно, чтобы никто снаружи не увидел.
— Что с тобой? — испуганно спросила Сай. — Ола?
И тогда Паола упала на колени и разрыдалась — сухо, кашляя, надсадно хватая ртом воздух, тщетно пытаясь не то выкашлять, не то проглотить закупоривший горло колючий ком.
Говорить она смогла не скоро. Но шаманке не пришлось объяснять долго. Выдавленного между двумя приступами кашля: «Облака. Снова…» — хватило. Сай выскочила наружу, а когда вернулась, Паола уже успокоилась — не так чтоб совсем, но достаточно.
— Уйдешь? — почти не сомневаясь в ответе, спросила шаманка.
— Да.
Тяжелое молчание сгустилось душным облаком. Паола снова закашлялась, мотнула головой, отгоняя вновь подступившие рыдания. Спросила:
— Отпустишь?
— Я бы не отпустила, так ведь не простишь, — тихо ответила мудрая Сай. Помолчав, добавила: — Погибнешь ты там.
— Там мой дом.
Дом… сказать ли Сай, что они с бабкой Тин-лу стали роднее гильдейских учителей и наставников? Такими же родными, как девочки — Джатта, Линуаль, Ойка… погибшая Хетта…
Где-то Джатта сейчас… а Линуаль с Ойкой — живы ли…
— Тебе ведь хорошо у нас было. Сколько хочешь спорь, я точно знаю.
А долго ли еще будут живы Сай с бабкой, Зайра, Зан-лу, Тагран… если война придет в степь, если серебро полыни сменится проклятым огнем…
— Не буду спорить, — прошептала Паола. — Если б не война, осталась бы. За Таграна бы замуж пошла… Там мой народ, понимаешь?
А еще там война, и она не только моя — она и ваша тоже, хоть вы и не хотите этого знать. Вы не можете воевать — ладно, пусть. Но я могу.
— Понимаю. — Сай вздохнула, помолчала. И вдруг спросила совсем другим голосом: — Любишь Таграна?
Всевышний, за что?! Неужели обязательно это — мучить вопросами, ответы на которые уже не важны?!
— Ответь, Ола. Это важно.
— Что теперь… — Паола едва не заплакала. — Я все равно уйду, какая разница теперь, Сай!
— Скажи, — настойчиво повторила шаманка. — Это важно, Ола.
Паола долго молчала. Комкала край юбки, рассеянно дергала волоски на меховом лоскуте. Наконец сказала, не поднимая глаз:
— Я думала, любовь — это, знаешь, как в песнях. Томление там всякое, или чтоб друг без друга жизнь не в жизнь, или еще что такое… Чтобы сердце то ли замирало, то ли трепетало…
Сай фыркнула. Паола вскинула голову.
— А мне с Таграном рядом просто правильно. Понимаешь, Сай, просто правильно, и все! И ничего другого не надо. Это любовь?
— Это больше, — чуть слышно вздохнула шаманка. — Это судьба, Ола.
— Судьба?..
— Я знала. Видела. Он — твоя, а ты — его. Так бывает, да. Хорошо, что ты успела понять.
Почему-то Паола не удивилась. Совсем. Только спросила:
— А он знает?
Сай пожала плечами:
— Я не говорила. И тебе не сказала бы, но ты и сама поняла. Может, и он понял, не знаю.
— И что делать?
— А что сделаешь? — горько усмехнулась шаманка. — Хочешь, оставайся. Но не останешься же.
Не останусь, подумала Паола. Может, и лучше, если он не знает. Лишняя боль…
— Ола, Ола… — Сай снова вздохнула, встала. — Ложись спать. Я тебя сама в дорогу соберу, так лучше будет.
Паола нервно хмыкнула:
— Думаешь, я засну?
— Еще как заснешь. Как миленькая.
Сай наклонилась, схватила Паолу за плечи, прошипела в ухо что-то непонятное, резкое… Паола зевнула… глаза закрылись сами собой, и мех укутавшего ее одеяла вплелся в сон теплом маминых рук, запахом шиповника, полузабытой колыбельной…
