– Без его разрешения дать не могу, – сказала она так, что стало ясно, она, действительно, не даст. – Перезвоните позже.
Я прикинул, навредит мне открыться, кто я, или нет. И назвался.
– Подождите, – живо ответила девушка. – Вот, нашла. Для вас конверт и в нём… ключ.
– Спасибо, скоро подъеду.
– Вы знаете, куда?
– Да, я был однажды.
Возвращаясь к машине, я проявлял повышенную осмотрительность и снова обратил внимание на неприметную тёмно-серую «самару». Движение на улице было редким, и я заметил, как она следовала за мной ещё от перекрёстка. Она прижималась к бордюру у дорожки, в полусотне шагов от моего «шевроле». В ней сидели двое мужчин.
Меня не удивило, что они снова поехали за мной и стали сворачивать туда же, куда намеренно сворачивал я. Один раз мне удалось оторваться в автомобильном потоке у Садового кольца, но потом «самара» обогнала автобус и опять пристроилась сзади. Я наблюдал за нею только через зеркальце заднего обзора. Не показывал, что обнаружил хвост, и не проявлял беспокойства. Мне казалось, пока не было нужды дёргаться, смываться из-под трогательной опёки преследователей, о которых мог только догадываться. Вместе с хвостом я приехал к небольшому зданию, где располагался нужный мне офис.
За прошедшие сутки в офисе ничего не изменилось. Разве что вместо Ивана была секретарша, милая и на первый взгляд простодушная, но при внимательном рассмотрении далеко не глупая. Она сидела во вращающемся кресле и читала книжку; подойдя ближе, я различил на страницах таблицы с экономическими выкладками. Девушка отложила книжку, доброжелательно попросила у меня паспорт. И не показывая письмо, смотрела, как я обыскиваю карманы, вынимаю единственный документ, которому она могла бы поверить. С прилежанием школьницы она пролистала страницы, задержалась на фотографии, сверила её с терпеливо дожидающимся результата проверки оригиналом. Испытание я выдержал: она сначала вернула паспорт, затем достала из выдвижного ящика пузатый не заклеенный конверт. На конверте были напечатаны мои фамилия, имя и отчество. А внутри скромненько пригрелись брелок с плоским ключом от английского замка и записка с точно так же напечатанными названием улицы, номером дома, квартиры и кодом из трёх цифр.
– Если повезёт, завезу цветы, – предупредил я девушку, которая присматривалась ко мне и письму со сдержанным любопытством.
Пальцем с блестящим фиолетовым маникюром она поправила волосы и возразила:
– Не надо. Иван Алексеевич не переносит запахов. А вы не знали? У него аллергия.
– Неужели?
Я вопросительно вскинул левую бровь, и она кивнула, подтверждая, да, именно так.
– Редко проявляется. При мне была в мае. Но он просит не пользоваться духами и не приносить цветы с сильным запахом.
У неё были красивые зелёные глаза и приятная мордашка.
– Хорошо. Завезу коробку конфет.
– Не надо.
«Ещё как надо!» – подумал я и заторопился к выходу.
На улице «самары» не оказалось. Но я, как зайчишка, который потерял из виду гончего пса, чуял, что она притаилась неподалёку, а преследователи в ней выжидают, куда же я отправлюсь после посещения офиса. Я не стал их томить. И вскоре на шоссе убедился, что «самара» опять увязалась за мной, словно ревнивая жена, выслеживающая ветреного мужа.
Ехать пришлось недалеко. Я свернул в переулок, затем проскочил перекрёсток и у арки, ведущей во двор высокого дома, постройки середины века, затормозил. Въезд под арку представлялся мышеловкой, и я не стал дразнить судьбу, оставил машину, направился к ней пешком. Дворик был чистым и ухоженным, а нужный мне подъезд оказался крайним справа. Я набрал на панели домофона три цифры кода, который был в записке, услышал щелчок замка, провернул ручку и вошёл в узкий вестибюль.
До развода с женой Иван жил в Ясенево, в новом микрорайоне. Там я бывал, а здесь оказался впервые и решил проверить возможности для бегства, поднялся по лестнице, которая обвивала сетчатую клеть лифта. Квартира Ивана была на пятом этаже. Доступ к ней преграждала запертая дверь в переднюю, общую ещё для трёх квартир. Я нажал кнопку звонка соседей. Самого звонка не слышал, но вскоре донеслись звуки раскрываемой двери, за матовым стеклом вспыхнул свет и приблизилась фигура худощавой женщины. Открыла она мне без каких-либо вопросов. Женщина лет сорока была одета в застиранные трикотажные штаны и вишнёвого цвета шерстяную кофту. Мягкие тапочки с задниками плотно сидели на его ногах и не шлёпали.
– Я близкий друг вашего соседа, – сказал я настолько вежливо, насколько был способен. – Мне надо забрать у него важные документы.
Я показал на дверь квартиры в противоположном конце вытянутой передней, чистой, с недавно вымытым линолеумом. В ней был только спортивный велосипед, его приставили к стене слева от входа.
– Пожалуйста, проходите.
Женщина говорила тоном учительницы старших классов и впустила меня, как чьего-то бывшего ученика. Я не торопился пересечь переднюю. Не дожидаясь, что я стану делать, женщина скрылась в своей квартире, и это меня устраивало. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я надеваю тонкие перчатки, сам открываю ключом дверь и захожу в чужую прихожую без появления в ней хозяина.
Створка стенного шкафа в прихожей была распахнута, в шкафу на плечиках висели куртки, плащи, а внизу расставлены пары обуви. Я заглянул на кухню, в ванную комнату, в туалет, в небольшую спальню и задержался в гостиной, которая выглядела, как место отдыха и работы одновременно. Японский телевизор и видеоплеер в гостиной оставались в режиме ожидания, в них горели красные диоды, а на диване напротив валялись оба пульта дистанционного управления, видеокассета и цветные журналы. На столе в углу бросались в глаза факс-модем, телефон и распахнутый компьютер-нотбук, которым как будто только что пользовались. В пепельнице из цветного чешского стекла осталась горстка пепла, но воздух был свежим из-за приоткрытой форточки.
Порядок в квартире наводился по-мужски, и заметно было стремление хозяина не иметь ничего лишнего. Лично мне такое жильё казалось вполне удобным. Возможно поэтому, я сразу заметил недавнее присутствие молодой женщины, которая чувствовала и вела себя по-свойски, однако постаралась не оставить следов своего пребывания. Так, в ванной комнате в мыльнице было душистое мыло, а таким мылом Иван вряд ли стал бы пользоваться, судя по тому, что рассказала секретарша о его аллергии. К схожему роду странностей относились и духи с французской наклейкой на склянке, которая стояла на столе возле факс-модема. Можно было предположить, духи он купил и не успел подарить, но я убедился, ими пользовались, и неоднократно. Не снимая перчаток, я отвернул колпачок и понюхал – запах ничем не напоминал тот, что я учуял в салоне «БМВ». Удивляло, что подобных следов осталось так мало. Я проверил бельевой шкаф, комод в спальне, вешалки в одежном шкафу в прихожей, но нигде не оказалось даже женских тапочек, словно подруга Ивана накануне сгребла и утащила всё, не желая оставить любовнику и зубной щётки. Тогда почему она не забрала и духи, которые бросались в глаза? Чтобы иметь повод «навести мосты»? Но тогда зачем уносить почти всё? Если эта женщина подобным образом лишь устраивала сильные драматические эффекты, Ивану не повезло.
Придя к такому заключению, я занялся тем, ради чего прибыл. В верхнем ящике письменного стола под папками с бумагами я нашёл жёлтый конверт с моим именем. Этот конверт был заклеен, но что-то меня насторожило. Я включил настольную лампу и изучил его на просвет. На вложенном внутрь листе проступали отдельные буквы, однако прочитать слова не удавалось. У меня с собой была небольшая складная лупа; я проверил края склейки через её увеличительный глазок. Конверт явно вскрывали и опять заклеили. Убрав лупу, я сам вскрыл его и вынул сложенный вчетверо лист, белый, с тремя строками, бледно напечатанными компьютерным принтером.
Смысл содержания был однозначным и мог бы оскорбить или обидеть, если бы было на кого обижаться.
«Если произойдёт самое худшее, ты поймёшь, почему я это делаю. Поезжай обратно в офис. В сейфе
