что в нем могло произойти какое угодно несчастье, горестное приключение или преступление, и никто не сумеет помочь. В своем горе Гепзиба провела всю жизнь, сторонясь друзей; она добровольно отвергла помощь, которую Господь заповедал своим созданиям оказывать друг другу, и в наказание за это Клиффорд и она стали теперь легкими жертвами своего родственника.
Возвратившись к полуциркульному окну, близорукая Гепзиба подняла глаза к небу, хмурясь и на него, как на все в мире, хотя она силилась послать молитву к небесам сквозь густой покров облаков. Эти облака скопились на небе, как бы символизируя огромную массу человеческих треволнений, замешательств и холодного равнодушия. Отчаяние женщины было так сильно, что она не могла вознести к небесам своей молитвы; молитва падала обратно на ее сердце свинцовым бременем и приводила его в ужас. Провидение разливает свое правосудие и благость, как солнечный свет, по всему миру. Но Гепзиба не знала, что как теплые солнечные лучи светят в окно каждой хижины, так и лучи попечения и милосердия Божия проливаются для каждой отдельной нужды.
Наконец, не находя больше никакого предлога откладывать муку, на которую она должна была обречь Клиффорда, и боясь услышать голос судьи, призывающий ее поторопиться, она поплелась, как бледное, убитое горем привидение, к двери комнаты брата и постучалась. Ответа не было. Да и как он мог услышать? Ее дрожащая рука так слабо касалась двери, что даже снаружи едва был слышен стук. Она постучала опять. И вновь никакого ответа! Но и это не было удивительно. Она стучала со всей силой своего отчаяния, с ужасом. Клиффорд должен был спрятать лицо в подушку и закутаться в одеяло, как испуганный ребенок в полночь. Она постучала в третий раз тремя правильными ударами, тихо, но совершенно ясно. Клиффорд не дал никакого ответа.
— Клиффорд! Милый брат! — позвала Гепзиба. — Могу ли я войти?
Молчание.
Три или четыре раза Гепзиба позвала его, но безуспешно. Наконец, думая, что ее брат спит очень глубоким сном, она отворила дверь и, войдя в комнату, обнаружила, что она пуста. Каким образом Клиффорд мог выйти и куда, так, что она не заметила? Возможно ли, что, несмотря на ненастный день, он вздумал совершить обычную прогулку по саду и теперь дрожал там под печальным лиственным покровом беседки? Она торопливо отворила окно, высунула в него свою голову в тюрбане и половину своей худощавой фигуры и оглядела сад так внимательно, как только позволила ей близорукость. Гепзиба видела внутренность беседки и кружок скамеек, мокрых от дождевых капель, пробивавшихся сквозь крышу. Никого в беседке не оказалось. Не было Клиффорда и в других местах — разве что он спрятался где-нибудь, как Гепзибе на мгновение пришло в голову, например, среди тыквенных стеблей. Но нет, его там не было, потому что оттуда осторожно вышла старая кошка странного вида и начала пробираться через сад. Дважды она останавливалась понюхать воздух и потом продолжала свой путь к окошку приемной. Старая леди, несмотря на свое беспокойство, почувствовала желание отпугнуть ее и бросила в нее оконной подпоркой. Кошка вытаращила на нее глаза, как уличенный разбойник, и тотчас обратилась в бегство. Никакого живого существа не видно было больше в саду. Горлозвон и его семейство не покидали своего насеста, упав духом от бесконечного дождя.
Гепзиба затворила окно. Где же был Клиффорд? Неужели, узнав о том, что его ожидает, он пробрался потихоньку по лестнице, когда судья Пинчон разговаривал с Гепзибой в лавочке, отодвинул задвижки входной двери и убежал на улицу? Она уже видела в воображении его серую, изнуренную, но ребяческую фигуру в старомодном платье, которое он носил дома. Эта фигура бродила по городу, обращая на себя общее внимание, изумляя и отталкивая от себя всех, как дух, тем более страшный, что он явился среди белого дня. Она возбуждала насмешки молодых людей, которые не знали Клиффорда; подвергалась суровому презрению и негодованию немногих стариков, которым некогда были знакомы черты его; становилась игрушкой мальчишек, которые в юном возрасте чувствуют так же мало почтения к тому, что прекрасно и свято, как и жалости к тому, что печально. Они задевают Клиффорда своими оскорблениями, резкими криками, своим жестоким хохотом. Или, что тоже может быть, если и никто не оскорбляет его, его может увлечь необычность его положения, и ему придет в голову какая-нибудь странная затея, которую истолкуют как помешательство? Таким образом враждебный план судьи осуществится сам собой.
Потом Гепзибе пришло на ум, что город был почти со всех сторон окружен водой. Каналы, идущие к гавани, в эту ненастную погоду были оставлены толпой купцов, поденщиков и матросов; вдоль их берегов чернели только брошенные суда. Что если ее брат добрел до одного из этих каналов и, склонившись над черной глубиной воды, подумал, что это единственное доступное ему убежище и только так он может спастись навеки от преследований своего родственника?
Это последнее опасение наполнило новым ужасом душу бедной Гепзибы. Даже Джеффри Пинчон мог теперь помочь ей! Она поспешила спуститься по лестнице с криком:
— Клиффорд убежал! Я не нашла брата! Помогите, Джеффри! С ним может случиться какое-нибудь несчастье!
Она отворила дверь приемной. Но древесные ветви, закрывавшие отчасти окна, закоптелый потолок и темные дубовые стены создавали в комнате такую темноту, что близорукая Гепзиба не могла ясно видеть фигуру судьи. Она, однако же, была уверена, что он сидит в старинном кресле посреди комнаты и, повернувшись к ней немного боком, смотрит в окно.
— Я говорю вам, Джеффри, — нетерпеливо вскрикнула Гепзиба, отворачиваясь от двери и оправляясь искать брата в других комнатах, — Клиффорда нигде нет! Помогите мне отыскать его!
Но судья Пинчон был не таким человеком, чтобы вскочить с кресла с торопливостью, вовсе не соответствовавшей как достоинству его характера, так и величественным размерам его особы, потому только, что женщина подняла крик. Впрочем, если принять в соображение его собственный интерес в этом деле, то, казалось, он должен был выразить некоторое беспокойство.
— Слышите ли вы меня, Джеффри Пинчон? — повторила Гепзиба, опять приближаясь к двери приемной после безуспешных исканий. — Клиффорд ушел!
В эту минуту, на пороге приемной показался, выйдя из соседней комнаты, сам Клиффорд. Лицо его было необыкновенно бледно, так бледно, что Гепзиба могла различить его черты в густом сумраке коридора, как будто свет падал на одно это лицо. На нем запечатлелось выражение презрения и насмешки, а в жестах Клиффорда сквозило внутреннее волнение. Остановившись на пороге и обернувшись назад, он указал пальцем в приемную так, как будто призывал не одну Гепзибу, но целый свет посмотреть на что-то непостижимо смешное. Этот поступок, столь несопоставимый с обстоятельствами, столь странный и сопровождаемый притом взглядом, который выражал чувство, похожее на радость, заставил Гепзибу опасаться, что посещение ее родственника решительно свело с ума Клиффорда. А спокойствие судьи она не могла объяснить себе иначе, как предположив, что он коварно наблюдает за тем, как Клиффорд обнаруживает признаки своего безумия.
— Успокойся, Клиффорд! — шепнула ему сестра, знаком призывая его к осторожности. — О, ради бога, успокойся!
— Пускай он теперь успокоится! Ему больше нечего делать, — ответил Клиффорд, снова показывая пальцем в комнату, которую только что оставил. — Что же касается нас, Гепзиба, то мы теперь можем танцевать, петь, смеяться, играть и делать все, что нам угодно. Тяжесть свалилась с наших плеч, Гепзиба! Старый мир рухнул, и мы можем теперь быть веселы, как и маленькая Фиби!
И в подтверждение своих слов он захохотал, продолжая указывать пальцем на предмет, невидимый для Гепзибы, в приемной. Тут ее вдруг поразила мысль о каком-нибудь ужасном происшествии, случившемся в ее комнате. Она проскользнула мимо Клиффорда, но почти в ту же минуту вернулась. Крик застыл в ее горле. Бросив на своего брата испуганно-вопросительный взгляд, она увидела, что он весь трепещет, но в этом смятении чувств на его лице все еще выражалась восторженная радость.
— Боже мой! Что теперь с нами будет? — воскликнула Гепзиба.
— Пойдем! — сказал Клиффорд решительным тоном, совершенно ему несвойственным. — Оставим старый дом нашему кузену Джеффри! Он о нем позаботится!
Только Гепзиба теперь заметила, что Клиффорд был в плаще — очень старом, — в который он обыкновенно закутывался в продолжение последних ненастных дней. Он махнул рукой, выражая желание — насколько Гепзиба могла понять этот жест — уйти из дома. Бывают такие головокружительные минуты в жизни людей, у которых недостает силы характера, минуты испытания, когда вдруг может проявиться их смелость, но когда эти люди, предоставленные самим себе, бесцельно идут вперед или следуют доверчиво
