Карпухин. – Показания Смолянинова легко подвергнуть сомнению.
– Какому сомнению? Если у парня отсутствуют внутренние органы…
– Вот оно!
– Что – оно?
– Ключевое слово, Агния: «если»! Вы уверены, что дело обстоит именно так, что это не бред шизофреника?
– А показания ветеринара? Он чувствует себя виноватым в том, что не помог соседу в тот, первый раз, поэтому, полагаю, сейчас согласился бы свидетельствовать в его поддержку.
– Это его свидетельство тоже недорого стоит.
– Почему же?
– Да потому, – вздохнул майор, – что этот ветеринар участвовал в той неправдоподобной авантюре. Разве вы не понимаете, что невозможно доказать изъятие органов
– Неужели вы считаете, что отец и ветеринар выпотрошили мальчика собственноручно?!
– Разумеется, Агния Кирилловна, я так не считаю! – поморщился Карпухин. – Но прокурор может так посчитать, особенно если военная прокуратура решит дискредитировать свидетелей.
– А зачем им это может понадобиться?
– А зачем понадобилось скрывать факт изъятия органов? Думаете, их устроит, если в газетах поднимется шумиха? Если станут болтать не только о том, что в армии пачками гибнут парни – это уже давно не новость! – а что их уродуют и отправляют родителям в цинковых гробах?!
– Вы думаете, что, если дело все-таки возбудить, начнется борьба военной и гражданской прокуратур? – задумчиво спросила я, бессознательно потирая подбородок.
– Боюсь, что так. Кроме того, не забывайте, что область моих полномочий весьма ограничена территориально – парни погибли у черта на куличках!
– И что, вы предлагаете все бросить? Забыть о случившемся, оставить несчастных родителей наедине с вопросами, которые они задают себе каждый день?
– Я этого не говорил. Выход есть, но он может вам не понравиться.
– Какой выход?
– Сделайте это делом ОМР.
Ответ был настолько очевиден и банален, что я не сразу нашлась что ответить. В самом деле, разве, по крайней мере, у одного из солдат не изъяты органы? Конечно, речь может идти и о ритуальном убийстве, к примеру, но что, если нет?
– Во-первых, – словно боясь, что я не восприму его слова всерьез, снова заговорил Карпухин, – ОМР не имеет территориальных границ – неважно, где погибли эти солдатики, где проживали и похоронены. Во- вторых, военная прокуратура вам не указ, так как вы – гражданское подразделение, подчиняющееся губернатору Санкт-Петербурга. На вашем месте я бы поговорил с Кропоткиной – она хорошо к вам относится, гораздо лучше, чем к Андрею, и, возможно, ее заинтересует возможность вновь выставить себя и губернатора в выгодном свете? Совсем недавно их вновь переназначили, и нужно срочно продемонстрировать, что Президент не ошибся и что они по-прежнему, так сказать, держат руку на пульсе!
Вице-губернатор Кропоткина и в самом деле отлично ко мне относилась – даже не представляю почему. Именно с ее легкой руки я оказалась в ОМР, чем первоначально и вызвала глубокую неприязнь Андрея. Он счел меня ставленницей вице-губернатора, призванной шпионить за ним! Но упоминание об Андрее также заставило меня засомневаться. Да, он оставил меня за старшую, но я ведь ничегошеньки не умею! Руководитель из меня никудышный, я понятия не имею, с чего начать – каждый раз я всего лишь выполняла указания Андрея. У него имелись обширные связи, он всегда знал, кому позвонить, на кого надавить, какие механизмы задействовать, а я – что я могу? Очевидно, моя нерешительность отразилась на моем лице, потому что майор сказал:
– Ну-ну, не тушуйтесь, Агния Кирилловна, вы гораздо более инициативны, чем думаете о себе! Вспомните хотя бы ситуацию с «Панацеей». Вы находились на борту корабля посреди океана совершенно одна, во враждебном окружении, среди людей, говорящих на других языках, – и все же не только сумели выбраться живой и здоровой, но еще и выполнили задание Интерпола![4]
– Да если бы не… – начала я и захлопнула рот. Рассказывать майору о Фэй Хуанге, без которого я ни за что бы не выбралась, не стоило: в конце концов, о нем мало что знал даже Еленин, глава российского отделения Интерпола, который и отправил меня на «Панацею». Этот человек так и остался для меня загадкой, и я понимала, что, распространяясь о нем, могу нанести непоправимый вред.
– Даже не знаю, – сказала я, надеясь, что Карпухин не заметил моей оговорки. – Это такая ответственность!
– Вы хотите помочь этим людям, так? Матерям, таким же, как вы сами?
Я только кивнула головой.
– Вот и действуйте! Я, со своей стороны, готов помочь всем, чем смогу – неофициально, разумеется. У меня есть один контакт в местной военной прокуратуре. От него, к сожалению, ничего не зависит, но кое- какую информацию в случае чего он обеспечить сможет, а это в нашем с вами положении уже немало. Пошлите кого-нибудь в этот богом забытый поселок – кого-нибудь дельного… Да хоть Дениса, что ли?
– Дениса?!
Эта мысль показалась мне дикой. Денис Агеев – сын моей покойной подруги Людмилы и друг Дэна. Он заканчивает медицинский институт и буквально пару месяцев назад здорово помог нам в расследовании дела о «городских вампирах»[5]. Правда, я до сих пор не оправилась от его последствий, едва не потеряв обоих – и Дэна, и Дениса! Они же, как мне кажется, отнеслись к случившемуся со свойственной юности беспечностью.
– Как бы вам ни трудно было это признать, Агния, – усмехнулся майор, забавляясь моей реакцией, – Денис – взрослый мужчина. Кроме того, есть Никита, Павел Кобзев и другие, кто мог бы подсобить в этом деле. В общем, Агния Кирилловна, дерзайте!
И он похлопал меня по плечу, словно генерал солдата-новобранца, отправляющий его на передовую. И почему это генералы всегда так уверены в своей правоте?
Сидя напротив Олега, уминающего салат из морепродуктов, заботливо купленный мной в супермаркете по пути домой, я исподволь наблюдала за ним, пытаясь понять, насколько он виновен. Разговор с Лариской все изменил, хотя мне и было трудно это признать. Я убеждала себя, что уже успокоилась и не думаю об Андрее – во всяком случае как о любовнике. Я без конца твердила себе, что наш союз с Шиловым идеален, так как мы отлично уживаемся вместе, понимаем друг друга и всегда находим интересные темы для разговора. Но это ли мне необходимо? Может, я и сама виновата в том, что наш брак не работает, но времена, когда я обвиняла себя во всех смертных грехах, миновали безвозвратно. Я учусь жить так, как мне самой нравится, и самобичевание не вписывается в мои планы. В конце концов, я самостоятельный человек, со своими стремлениями и потребностями, и если Олегу они не нравятся, то ему придется меня извинить – мне все равно! Я не брошу работу в ОМР, потому что она мне интересна, я ощущаю себя нужной. Был такой старый советский фильм под названием «Человек на своем месте», и сейчас, впервые за всю жизнь, я чувствую, что это определение относится и ко мне. Раньше я была просто дочерью, просто матерью, просто анестезиологом, одной из нескольких человек в бригаде. Конечно, от меня многое зависело, но я являлась лишь частью целого, а не самостоятельной единицей, принимающей решения. Теперь же я – человек, к которому обращаются за помощью, и я действительно
