Большого Уссурийского Китаю резко отрицательно, считая, что «негоже разбазаривать нашу землю, завоеванную отцами и дедами». Тем не менее все полагали, что, когда усучженьский комплекс отстроится, половина Хабаровска будет туда ездить на выходные. Пару раз Денису удалось прокатиться на катере береговой охраны, с которого видно оба берега сразу: и наш, и китайский. Сравнение, увы, оказалось не в нашу пользу: весь
Положение на погранзаставе оказалось вовсе не таким, как представлял себе Денис. Он считал, что здесь каждый день происходят незаконные переходы границы, поимка нарушителей и перестрелки. Как же он ошибался! Жизнь текла тихо и размеренно, практически не нарушаемая происшествиями – ну, разве что в поселке у кого-то корова отелится или пастух напьется да набедокурит. А то еще, случается, лиса кур подавит, и тогда по какой-то непонятной причине хозяйка курятника прибежит к Акиньшину жаловаться – как будто пограничники должны селян от диких животных охранять! Тетя Агния, конечно, предупреждала, чтобы он не ждал приключений в стиле Джеймса Бонда. Она даже подчеркивала, что отправляет Дениса на это «дело» только потому, что абсолютно уверена в его относительной безопасности. С тех пор как Павел Кобзев, психиатр ОМР, поставил Денису диагноз, звучавший как «адреналиновая зависимость», он честно пытался преодолеть свою неуемную тягу к авантюрам. К счастью, Кобзев отказался от лекарственной терапии, иначе, как поначалу опасался Денис, он вполне мог превратиться в овощ, которому ничего в жизни не нужно, кроме тарелки супа и «Поля чудес» по телику по вечерам. Денис с тоской вспоминал бои без правил, запах арены – этот аромат соленого пота, песка и крови, смешанный с висящим в воздухе возбуждением, приправленный громкими приветственными криками и воем толпы. Это было незабываемо, и, если тетя Агния думала, что Денис избавился от тяги к приключениям, она сильно ошибалась. Он очень старался не доставлять ей неприятностей, зная, как огорчают ее его эскапады – в конце концов, она и Дэн – единственные в этом мире люди, которым он небезразличен, а значит, надо их беречь и ограждать от неприятностей. И все же поимка шпионов помогла бы ему немного развеяться. Основной контингент нарушителей здесь – рыбаки на джонках. Капитан Руденчик как-то обронил на ходу, что в прошлые годы их брали довольно много. Рыбаки относятся к беднейшим слоям китайского населения. Малограмотные, побитые жизнью и вынужденные работать за гроши, они соглашаются на любые условия, ведомые желанием наловить свои двадцать килограммов рыбы и выполнить «план». Однако в последнее время число нарушителей снизилось, ведь в тюрьму попадать никому неохота. Рыбаки наконец-то поняли, что граница не только патрулируется катерами, но каждый ее метр просматривается камерами наблюдения. Китайские власти, со своей стороны, тоже ведут разъяснительную работу – им ни к чему конфликты.
– Но это не значит, что мы тут баклуши бьем, – говорил капитан на одном из политзанятий. – Просто сегодня рыбаки стали хитрее. Они ставят лодки на фарватер, у самой границы, и закидывают сети на нашу сторону. Если подходит катер береговой охраны, они не идут на конфликт, а дают отрезать сеть или сами сбрасывают ее. Таким образом, за одну смену на корабле береговой охраны скапливается до трех километров китайских сетей – можно открывать лабаз и продавать обратно нарушителям! Учитывая, что смена длится двадцать дней, а сети бывают до трехсот метров длиной, получаем улов в одного нарушителя в день – вот и глядите сами. А осенью, в самый рыбный сезон, количество таких горе-рыбаков возрастает в разы. Но самое интересное происходит в начале зимы, когда на Уссури встает лед – так что вы как весенний призыв еще получите свою долю адреналина!
– А что такого происходит, когда лед встает? – наивно поинтересовался Денис у сержанта.
– Да здесь поблизости куча китайских психушек, – охотно пояснил тот. – В начале зимы у китайских психов начинает дружно рвать крышу, и они ломятся через границу в нашу сторону. Вместе с ними лезут и нелегальные гастарбайтеры, которые по тем или иным причинам не хотят себя утруждать выправкой документов для легального въезда в страну. Вот он, наш основной контингентик, – браконьеры да психи!
К начальству на заставе относились по-разному. Руденчика, скажем, боялись и уважали, но не любили: он слишком рьяно относился к своим обязанностям и требовал, чтобы каждое телодвижение служивого соответствовало уставу. Когда ему удавалось поймать «утекшего» в деревню или в Хабаровск солдата, не дождавшегося увольнительной, наказание бывало строгим и безжалостным. Тем не менее один Руденчик за этим и следил, а потому даже мимо его бдительных, но единственных очей, вполне можно было проскользнуть незамеченным. У Руденчика имелась единственная слабость – он любил собак. Лично ему принадлежала одна, которую солдаты окрестили Собакой Баскервилей. Невероятных размеров пес, ростом с приличного пони, с тяжеленными лапами, оставлявшими огромные следы, Один был помесью овчарки и волка и отличался свирепым нравом. Он спокойно бегал по заставе без поводка и намордника, наводя ужас на солдат – от одного тяжелого взгляда пса хотелось тут же сменить подгузник. Несмотря на это, Денис что-то не слышал о случаях покусов: как и его хозяин, Один был отлично вымуштрован и ничего не делал без приказа. Помимо него, на заставе имелся еще один свободно передвигающийся по территории представитель животного мира по имени Сом Иваныч. Сом Иваныч был пожилым пегим конем, и о нем на заставе и в ближайшем к ней поселке Казаково ходили легенды. Рассказывали, что после смерти хозяина конь ушел в лес. Была зима, и он прибился к стаду лосей и так прожил с ними целый год. Потом, в поисках людей, Сом Иваныч вышел к заставе, где его и поймал Руденчик.
Подполковника Крыласова Денис так и не сумел раскусить. Он представлялся ему головорезом, обожавшим своих контрактников и презиравшим срочников. Язвительный, громогласный и любящий словесно поиграть мускулами, Крыласов не пользовался популярностью у призывников: они считали его показушником. Кроме того, подполковник весьма болезненно относился к собственной персоне, а потому искал подвох в самых невинных высказываниях подчиненных и начальства.
Туман над рекой поднимался, и солнце начинало припекать. Где-то вдалеке зашевелились кусты, шелестя листвой, и Типчик заволновался, навострив уши-локаторы.
– Пошли поглядим? – предложил Денис, поднимаясь с корточек.
– П-пошли, – пробормотал Синица. По его тону и мученическому выражению лица Денис понял, что парень предпочел бы не двигаться с места. Не оглядываясь на спутника, он медленно двинулся в сторону леса.
Я сидела на широком деревянном крыльце медсанчасти, запрокинув голову и зажмурив глаза, наслаждаясь покоем этих ранних часов и приятным теплом, еще не перешедшим в невыносимую жару. «И как люди здесь умудряются не потерять квалификацию? – думала я. – Тут же совершенно ничего не происходит!» Начальник медсанчасти майор Губанов подтвердил это впечатление.
– Здесь редко что серьезное случается, Агния Кирилловна, – сказал он в первый же день. – Разве что несварение, но это в основном у мальчиков из хороших семей, а большинство лопают местную еду так, что за ушами трещит, да еще и добавки просят. Иногда кто-то схватит воспаление легких или бронхит, но сейчас лето, поэтому – сами понимаете, не сезон. Правда, давеча один прискакал с неприятным высыпанием на… в общем, притащил он его, судя по всему, из поселка.
Да уж, и зачем здесь, спрашивается, анестезиолог? Впрочем, в медсанчасти оказался недокомплект из-за того, что один из врачей и медсестра покинули заставу за два месяца до моего приезда – иначе мне бы ни за что сюда не попасть, а так с руками, можно сказать, оторвали! Сестричка поехала рожать на «большую землю», а врач ложился в больницу на обследование по поводу предстательной железы. Так что мое желание отправиться в Казаково было буквально встречено бурными аплодисментами. Когда Андрей разрешил мне воспользоваться его связями, он не предполагал, что я сама вознамерюсь ехать – речь, по правде сказать, шла о Денисе и Никите. Однако Андрей не знал о моих
