места. И о муже наверняка тоже навыдумывала, чтобы больше походить на ангела на фоне такого бизнесмена-разбойника.
Но чем больше он хотел верить в то, что сам себе говорил, в чем себя убеждал, тем противнее ныло в глубине души. Что-то было не так. И уже не оставалось времени разбираться.
Он застегнул джинсы, и сделал шаг к двери, когда пол под ним неожиданно качнулся.
И еще раз — сильнее.
Заскрипели, захлопали двери кабинок, стены содрогнулись, послышался грохот. Потеряв равновесие, он упал, стукнувшись затылком о пол, но боли не почувствовал. И страха не было. Только легкое удивление возникло, когда длинное зеркало над раковинами вдруг покрылось множеством трещин, и крупные и мелкие куски его стали отрываться от стены и, как в кино при замедленной съемке, плавно сыпались вниз, покрывая осколками блеска и раковины и пространство пола вокруг, и его самого. Он закрыл глаза и только тут почувствовал запаха гари и дыма.
Все это мне только сниться, мелькнула мысль и исчезла. Как исчезло и все прочее.
Он лежал на полу. Наверное, долго пролежал, потому что его просто трясло от холода. Он просто закоченел. Пол был не просто холодным, он был ледяным. Прямо над ним криво висела, на вырванном из потолка шнуре, люминесцентная лампа, угрожающе покачиваясь от ощутимо гуляющего по комнате сквозняка. Стена топорщилась взломанными плитками над выстроившимися в ряд раковинами, которые, отсюда — снизу и сбоку — имели очень странный вид. Он даже не сразу понял, что это такое, эти белые, стоявшие шеренгой, столбы.
Приподнял голову, пошевелил руками и ногами. Кажется, все на месте. Повернув голову на бок, увидел в лежащем рядом большом куске зеркала искаженное гримасой лицо. Из носа шла кровь. Он неуклюже поднялся на четвереньки, порезав при этом острым стеклом ладони, потом медленно встал на ноги. Открыв дрожащими руками кран, попытался умыться. Произошло что-то страшное, но что именно — понять не мог. Сознание фиксировало окружающую действительность, но отказывалось делать какие-либо выводы. Несколько зеркальных осколков чудом удержались над раковиной, и изо всех на него смотрело одно и то же лицо — только под разными ракурсами. Он видел свое лицо, но не узнавал его. Холодная вода обжигала, но он все-таки кое-как умылся.
Вытершись бумажным полотенцем, хвост которого свисал рядом с раковиной, он еще некоторое время постоял, пытаясь осознать происходящее. Он что-то должен сделать. Что-то важное. Он должен куда-то идти. И не просто идти, а спешить. Но спешить не получалось, ноги были ватными, непослушными. Медленно проследовав к выходу, толкнул дверь. Глазам предстала странная, невероятная картина. Черная волна дыма исходила из того места, где совсем недавно была прозрачная стеклянная стена. В самом зале, среди разбросанных и поломанных диванов и разрушенными каким-то гигантским смерчем стойками, кричали и стонали лежавшие на полу пассажиры. Туда-сюда сновали полицейские и работники скорой помощи, кого-то несли на носилках, кого-то выводили под руки. Чья-то рука легла на его плечо.
— С вами все в порядке? Может быть, нужна помощь?
— Со мною все в порядке, — обернувшись, чужим голосом ответил он. — Мне не нужна помощь.
— Тогда как можно скорее пробирайтесь к выходу. Прямо и направо.
И тут, глядя через плечо пожарника, на теряющийся в дыму конец зала, на дымном черном фоне, он вдруг увидел красный дипломат. У дальней, чудом уцелевшей скамейки. С которой свисала какая-то красная тряпка. Впрочем, возможно, это была только игра воображения, обман зрения. Потому что в том бедламе, где он сейчас пребывал, в дымном аду, могло привидеться все, что угодно. Красный, пробормотал он, красный. Это красное пятно почему-то тревожило.
Он автоматически, с усилием переставляя ноги, словно во сне, начал продвигаться к выходу, туда, куда несли стонущих, и куда двигалось все, что еще могло передвигаться самостоятельно. Он сосредоточенно смотрел под ноги, стараясь не наступить на неподвижные тела и какие-то обломки, и мусор, устилавший пол, затянутый мягким ковролином. И только когда впереди показалась стойка бара, он вдруг вспомнил и остановился. Красный. Красный дипломат. Элеонора. Он похолодел. И повернувшись, стал пробираться назад. Элеонора! На пути у него вырос полицейский и начал говорить что-то требовательно и сердито, указывая туда, куда в дыму шли измазанные, в копоти, люди. С полицейскими спорить бесполезно, предостерег внутренний голос. Он послушно кивнул, последовал в указанном направлении, но через минуту, сделав крюк, снова повернул обратно. Туда, где его ждала Элеонора. Волна дыма становилась все гуще, и конец зала уже был неразличим. Где же эта чертова скамейка? Задыхаясь и кашляя, он пытался отыскать то место, где стоял красный дипломат. Элеонора. Конец зала. Дым становился все гуще. Здесь уже не было ни людей, ни пожарников, ни полицейских. Похоже, тех, всех, кто остался жив, уже вывели, раненных вынесли. Но Элеонора оставалась там, на скамейке. Он знал это точно. Ему казалось, что он уже видит, как качается в дымным сквозняке то, что еще недавно было роскошным шелковым шарфом. Он был совсем рядом со скамейкой, когда она слабо пошевелила рукой. Жива! И в этот момент странный звук заставил его поднять голову. Из серого дыма над головой материализовался искореженный квадрат потолочной обшивки. У него была пара секунд для того, чтобы отпрыгнуть в сторону. Он мог это сделать, но Элеонора не могла. И тогда — скорее инстинктивно, чем сознательно, — он выбросил вперед руки, пытаясь подхватить планирующий кусок пластика. Как будто это могло уберечь, защитить их. Но лист оказался куда больше и тяжелее, чем можно было предположить, глядя на него снизу. Сильный удар сбил Павла с ног. Боль расколола голову, на мгновение стало темно. А потом вдруг яркий свет хлынул сквозь пролом в потолке, и он снова обрел способность видеть. И он увидел — почему-то откуда-то сверху — свое изогнутое в неестественной позе тело и смятый, изодранный лист потолочной обшивки, накрывший то место, где только что стояла скамейка с Элеонорой. Конец, подумал он. И еще одна — нелепая — мысль промелькнула в голове: жаль, что так и не досмотрел тот документальный фильм, так и не узнал, как погиб в джунглях Амазонки знаменитый архитектор.
Часть вторая
— Когда мы снимали предыдущую серию фильма о нашем герое, мы и предположить не могли, что финал этой истории окажется далеко не таким, каким виделся нашим сценаристам. Сама жизнь дописала его вместо них, — на экране молодой журналист говорил с нескрываемым волнением. — Несомненно, все вы уже знаете из последних новостей, что Пауль Барбье жив! И мы счастливы повторить это снова. Не переключайте канал, сразу после рекламы мы расскажем, что же случилось с нашим знаменитым героем.
Звонок мобильного телефона, оставленного на столике в прихожей, оторвал Ханнелоре от телевизора и заставил подняться с дивана. Звонил Курт. Голос его звучал взволнованно.
— Извини, что поздно. Но не мог не позвонить, есть просто ошеломляющая новость.
— Что за новость? — Ханнелоре вернулась в комнату, убрала звук телевизора, потом прошла на кухню, чтобы приготовить себе чашку кофе.
— Только что получил совершенно достоверные сведения о том, что директор фирмы, с которой мы собрались подписать договор, арестован за торговлю просроченными лекарствами и наркотиками.
— Не может быть! — Ханнелоре едва не уронила чашку, которую доставала с полки. — Это какая-то ошибка! Такое солидное предприятие, и люди…
— У меня в первый момент была тоже такая же реакция, — вздохнул Курт.
— Как может быть директор такого крупного предприятия, которое занимается медицинским оборудованием, быть связан с лекарствами и тем более, с наркотиками? — все еще недоумевала она.
— Через сеть аптек. Оказалось, что помимо концерна, он также владеет сетью аптек, торговавших просроченными и поддельными лекарствами. И этот господин Шумаков, который только что был у нас и осматривал наши цеха, также замешан в этих делах. Как совладелец нескольких таких аптек объявлен в международный розыск. Нам уже звонили из Интерпола. Как хорошо, что мы не успели заключить с ними
