Лукан посмотрел на маленький продолговатый сосуд из серебра с завязанным вокруг него кельтским узлом. Неужели эта маленькая вещица именно то, за чем охотится Дейрдре?
— Что это?
— Кровь моей матери.
Глава 6
Кара молча ждала, пока Лукан разглядывал флакон. Он склонился ближе, но не дотрагивался до него. Она не была уверена, что то, что серый Воитель назвал «Поцелуем демона», — это сосуд, висящий у нее на шее, но одно назойливое воспоминание, на котором она никак не могла сосредоточиться, говорило ей, что так оно и есть.
Кара сглотнула и попыталась ответить себе на вопрос, обладает ли она магией? Ей неведомо, что такое магия, так откуда же ей знать, есть ли она у нее?
А как же тогда объяснить, почему флакон разогревается?
Вполне вероятно, что сосуд волшебный. Она была еще совсем маленькой, когда родителей убили, но никогда не слышала, чтобы мама с папой говорили о магии. Такое она бы запомнила.
И все-таки… было что-то в вопросе Лукана, побудившее ее вспомнить покалывание в пальцах и ростки травы в темнице, которых не было до того, как она положила ладони на землю.
Этого было достаточно, чтобы заставить ее задуматься.
— А что такого особенного в крови твоей матери? — полюбопытствовал Лукан.
Она пожала плечами, прерывая поток своих мыслей.
— Если бы я знала.
Глаза его сузились, когда он откинулся назад и сложил руки на широкой груди.
— Расскажи мне о своих родителях, Кара. Где они?
— Умерли. — Она отпустила флакон, и тот с мягким стуком коснулся ее груди.
— Они были из Макклуров?
Кара заколебалась. Она никому никогда не признавалась, что помнит свою фамилию, но ведь Лукан был откровенен с ней.
— Нет. Фамилия моих родителей — Синклеры. Монашки нашли меня скитающейся по лесу и привели в монастырь. Там я и выросла.
Лукан пошевелился и повернулся к ней на кровати. Он заправил прядь волос ей за ухо, потом положил руки ей на плечи.
— Я никому не дам тебя в обиду, Кара. Клянусь тебе. Но мне надо знать о твоих родителях и сосуде. Чем больше я буду знать, тем надежнее смогу защитить тебя.
— Я понимаю. — И она действительно верила Лукану, но мысль о том, чтобы открыть правду о смерти родителей, заставляла ее дрожать от страха. Она обхватила себя руками и попыталась успокоиться.
— Это всего лишь воспоминания, Кара. Они не могут причинить тебе боли.
Она сглотнула и заглянула в сине-зеленые глаза Лукана. В них было столько тепла и сочувствия. Он поделился с ней своей историей. Меньшее, что она может сделать, это поведать ему свою.
— Мне было всего пять лет. Я помню, что всегда была счастлива, моя мама часто смеялась. Я уже не помню ее лица или папиного, но помню смех. И ее улыбку.
Лукан подбадривающе кивнул.
— Как-то раз папа опаздывал к ужину. Мама нервничала, ходила взад-вперед по комнате и заламывала руки. Я поняла: что-то стряслось.
— Ты не помнишь, к какому клану вы принадлежали? — Ладони Лукана начали потирать ее руки, скользя вверх-вниз, согревая.
Она покачала головой.
— Ну, не важно. Продолжай.
— Когда папа вернулся, он был весь вспотевший и тяжело дышал. В руке у него был меч, с которого капала кровь. — Помнится, она смотрела, как кровь стекает с клинка и собирается в лужицу на полу. Она была такой яркой, такой густой. — Папа был напуган. Мама расплакалась, и они оба повернулись и посмотрели на меня.
Кара не отстранилась, когда Лукан привлек ее к себе. Она вдыхала его запах, его тепло, позволяя ему проникнуть в нее, успокоить. Руки обвили его, ладони вцепились в тунику, словно он был ее единственной надеждой.
— Что произошло потом?
Она прислонилась лбом к его плечу и сделала судорожный вдох.
— Мама посадила меня в ямку, которая была вырыта под полом нашей хижины. Она была достаточно большой, чтобы вместить всех нас, но они со мной в нее не залезли. Я заплакала, умоляя их не бросать меня. Мама поцеловала меня и повесила мне на шею ожерелье. Велела мне сидеть тихо как мышка, что бы я ни услышала. А потом прошептала слова, которые я не поняла, но она сказала, что это не важно.
Кара не могла остановить охвативший ее озноб. Руки Лукана были твердыми и нежными, успокаивающими и подбадривающими.
— Они защищали тебя, — сказал он. — Ты слышала, о чем они говорили, чего ждали?
— Нет. Папа встал лицом к двери с мечом наготове. Он подмигнул мне через плечо и сказал, что все будет хорошо. Он никогда не лгал мне, поэтому я дала маме закрыть себя в яме. Она прикрыла маленький лаз ковриком и прошептала, что любит меня.
Ладони Лукана легли ей на волосы и стали гладить длинные густые пряди и массажировать кожу. Его прикосновение помогало держать в узде ужас, который наваливался на нее от всех этих всплывающих на поверхность воспоминаний. Трепет удовольствия растекался от головы к пальцам рук и ног. Ей приятны прикосновения Лукана. Очень приятны.
— Я здесь, — прошептал он. — Как я не дал Воителю забрать тебя, так и не позволю воспоминаниям навредить тебе. — Он повернул Кару так, что она оказалась у него на коленях, руками поддерживая ее.
Положив голову ему на грудь, слушая, как бьется его сердце, она нашла в себе силы продолжить:
— Я услышала нечеловеческие крики и вопли задолго до того, как они напали на наш дом. Я пыталась что-нибудь разглядеть сквозь щели в полу, но половик все закрывал. Услышала, как мама с папой прошептали, что любят друг друга, и вскоре дверь с треском распахнулась. Я закричала, но они не услышали. Родители дрались с кем-то, но все закончилось слишком быстро. И наступила тишина.
— И тогда ты вылезла?
Она покачала головой.
— Было тихо, но я знала, что те, кто убил моих родителей, все еще там. А скоро услышала треск разрываемой ткани и грохот переворачиваемой мебели. Я сидела, съежившись в яме, и родительские крики звенели у меня в ушах.
Рука Лукана удерживала ее голову у него на груди, рисовала медленные круги за ухом. От этих прикосновений кожу приятно покалывало, и делалось так тепло.
— Сколько же ты там сидела?
— Не помню. Вначале было слишком страшно, чтобы вылезти, но голод в конце концов выгнал меня. Когда я вылезла из ямы и увидела, что сделали с моим домом и родителями, то убежала оттуда без оглядки.
Кара сглотнула ком в горле и зажмурилась, вспомнив маму, которая лежала на животе, уставившись пустыми глазами в пространство, а изо рта у нее вытекала кровь.
— Тогда монашки и нашли тебя? — спросил Лукан.
— Да. Я не знаю, сколько я бежала, потом брела куда глаза глядят, — ответила она, догадавшись, о чем он спросит дальше. Слезы застряли в горле. Веки становились тяжелее с каждым поглаживанием большой ладони Лукана по волосам.
Еще никто никогда не прикасался к ней с такой нежностью. Монашки были добры к ней, но они не могли заменить родителей. А по той причине, что она тоже собиралась стать монашкой, мужчины клана
