В поисках Аляски

Я учился на четверки с минусом, чтобы родители не волновались, остальное мне теперь было по фигу. Значение белой розы? — подумал я. Кому какая разница. Скажите лучше, что означают белые тюльпаны? Вот на этот вопрос стоило найти ответ.

В суде я выслушал нотацию и получил десять часов общественных работ, после чего наконец вернулся в сорок третью, где Полковник рассказывал всю историю Такуми — то есть за исключением нашего поцелуя. Когда я вошел, он говорил:

— И мы ей помогли уехать.

— Вы петарды жгли, — сказал Такуми.

— Как ты узнал о петардах?

— Расследование небольшое провел, — ответил Такуми. — В общем, это было глупо. Не следовало вам этого делать. Но, по сути, все мы повинны в том, что она поехала, — добавил он, а я не понял, что именно он имел в виду, но спросить не успел, потому что Такуми сам обратился ко мне: — Так что, ты думаешь, она покончила с собой?

— Возможно, — ответил я. — Я не знаю, как можно было случайно влететь в полицейскую тачку, разве что она уснула.

— Может, она к отцу поехала, — предположил Такуми, — Вайн-Стейшн как раз в том направлении.

— Возможно, — согласился я. — Возможно все что угодно, не так ли?

Полковник полез в карман за сигаретами.

— Вот еще вариант: может, ответ есть у Джейка, — припомнил он. — Все другие варианты мы уже разработали, так что я позвоню ему завтра, согласен?

Я теперь тоже был заинтересован в том, чтобы получить ответы, но не на все вопросы.

— Ага, о’кей, — ответил я. — Но послушай, мне не рассказывай ничего такого, что не имеет прямого отношения к делу. Не хочу знать того, что не касается ответа на вопрос, куда она поехала и зачем.

— Я, в общем, тоже, — добавил Такуми. — Считаю, что какие-то вещи должны оставаться личными.

Полковник заткнул полотенце под дверь, закурил и сказал:

— Согласен с вами, мальчики. Будем исходить из принципа строгой необходимости.

через двадцать девять дней

ВОЗВРАЩАЯСЬ НА СЛЕДУЮЩИЙ день с уроков, я увидел, что Полковник сидит на скамеечке у телефона и записывает что-то в лежащий на коленях блокнот, зажав трубку между плечом и ухом.

Я поспешил зайти в нашу комнату — там я обнаружил Такуми, он играл в гонки без звука.

— Давно он разговаривает? — спросил я.

— Понятия не имею. Я пришел двадцать минут назад, он уже говорил. Наверное, свою математику для заумных пропустил. А ты что, боишься, что Джейк приедет сюда и хари вам начистит за то, что вы ее отпустили?

— Забей, — сказал я, подумав: Вот именно поэтому и не стоило ему ничего рассказывать.

Я пошел в ванную, включил душ и закурил. Вскоре за мной последовал Такуми.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего. Просто хочу понять, что произошло.

— Типа, очень хочешь узнать правду? Или услышать, что она с ним поссорилась и поехала сообщить ему, что все между ними кончено, чтобы потом вернуться и броситься в твои объятия, страстно отдаться тебе и нарожать от тебя детишек-вундеркиндов, которые смогли бы заучивать и предсмертные высказывания, и стихи?

— Если ты злишься на меня, так и скажи.

— Я злюсь не из-за того, что вы позволили ей сесть за руль. Я просто устал от того, что ты считаешь себя единственным, кому она приглянулась. Как будто у тебя монополия на чувства к ней, — ответил Такуми.

Я встал, поднял крышку унитаза и смыл недокуренную сигарету.

Я взглянул на него, а потом сказал:

— Мы с ней в ту ночь целовались, и на это у меня точно монополия.

— Что? — еле выдавил он.

— Мы целовались.

Он разинул рот, словно собираясь что-то ответить, но промолчал. Какое-то время мы смотрели друг на друга без слов, я был зол на себя — я же буквально хвастался этим — и наконец прервал молчание:

— Слушай, я… ты же знаешь, какой она была. Делала все, что взбредет в голову. Я, наверное, просто под руку подвернулся.

— Да уж. А я никогда никому не подворачиваюсь, — сказал Такуми. — Я… Толстячок, видит бог, я не вправе тебя винить.

— Ларе только не говори.

Он кивнул, и вдруг в дверь трижды постучали. Орел. Я подумал: Черт, второй раз за неделю поймали. Такуми показал на душевую кабину, и мы оба запрыгнули в нее и задернули занавеску, и низенький краник залил нас с груди до ног. Нам пришлось жаться друг к другу, это была нежеланная близость, но мы все же несколько долгих минут стояли, молчали и мокли, ожидая, когда пар унесет весь дым. Но в дверь душа Орел так и не постучал, так что через какое-то время Такуми выключил воду. Я приоткрыл дверь и выглянул — на диване сидел Полковник, положив ноги на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», и доигрывал заезд за Такуми. Я открыл дверь, и мы вышли — мокрые насквозь.

— М-да… не каждый день такое увидишь, — бесстрастно констатировал Полковник.

— Какого хрена? — спросил я.

— Я постучал, как Орел, чтобы вас попугать. — Он улыбнулся. — Но, блин, если вы хотели уединиться, вешайте в следующий раз записку на дверь.

Мы с Такуми расхохотались, а потом он сказал:

— Да, у нас в последнее время напряг какой-то в отношениях, но после того, как мы приняли душ вместе, я теперь ощущаю с тобой особую близость, Толстячок.

— Ну, так как все прошло? — спросил я.

Я сел прямо на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», а Такуми плюхнулся на диван рядом с Полковником. Мы оба были мокрые и слегка мерзли, но нам важнее было услышать, что рассказал Полковнику Джейк, чем переодеться.

— Это было интересно. Вот что вам надо знать: он подарил ей те цветы, как мы и думали. Они не ругались. Он позвонил, потому что обещал — ровно через восемь месяцев после того, как начались их отношения, то есть в три часа две минуты утра, что, согласимся, несколько смешно. Аляска, я так понимаю, каким-то образом услышала телефонный звонок. Они минут пять говорили ни о чем, а потом она вдруг психанула ни с того ни с сего.

— То есть совсем ни с того ни с сего? — удивился Такуми.

— Дай я проконсультируюсь со своими записями. — Полковник принялся листать страницы блокнота. — Так. Джейк говорит: «Ты хорошо отпраздновала нашу круглую дату?», а Аляска отвечает: «Просто изумительно!». — И в голосе Полковника я услышал ее бурные эмоции, она точно так же выделяла интонацией некоторые слова, вроде «изумительно», «прекрасно», «совершенно». — Потом тишина, потом Джейк спрашивает: «Что ты там делаешь?», а Аляска отвечает: «Да ничего, просто рисую», а потом вдруг: «О боже!» И еще через некоторое время: «Черт, черт, черт!» — и начинает рыдать, говорит, что ей надо идти, что они поговорят потом, но она не сказала, что направляется к нему, и Джейк думает, что она к нему не собиралась. Он сказал, что не знает, куда она могла поехать, но что она всегда предупреждала о своем желании навестить его, а в этот раз не