предупредила, значит, она вряд ли сорвалась к нему. Погодите, дайте я точную цитату найду. — Полковник перевернул страницу. — Ага, вот: «Она сказала: „поговорим потом“, а не
— Мне она обещала, что мы «продолжим потом», а ему — что они «поговорят потом», — отметил я.
— Да. Есть. Планирование будущего. С версией о самоубийстве не сходится. Потом Аляска возвращается в комнату, крича, что она что-то забыла. А потом ее безудержная гонка подходит к концу. То есть, по сути, ответов никаких мы так и не нашли.
— Ну, мы узнали, куда она не собиралась.
— Разве что это был какой-то совсем странный импульс, — вставил Такуми. Он посмотрел на меня. — Судя по всему, в ту ночь она была склонна к особо импульсивным поступкам.
Полковник с любопытством посмотрел на меня, и я кивнул.
— Да, — подтвердил Такуми, — я в курсе.
— Ладно. Ты разозлился, но потом вы вместе приняли душ, и теперь все хорошо. Отлично. Так вот, той ночью… — продолжал Полковник.
Мы попытались восстановить для Такуми наш последний разговор, но оба помнили его не особо хорошо, отчасти потому, что Полковник был страшно пьян, а отчасти потому, что я его почти и не слушал, пока мы не начали играть в «Правду или действие». И мы ведь не знали, насколько это потом окажется важно. Последние слова всегда труднее запомнить, если не знаешь, что человек умрет.
— Ну, — говорил Полковник, — вроде бы мы с ней говорили о том, как я люблю играть на компе в скейтбордистов, но мне и в голову не придет встать на скейт в реале, а потом она вдруг предложила поиграть в «Правду или действие», и вы начали трахаться.
— Погоди, ты что,
— Нет.
— Ребята, угомонитесь, — призвал Полковник, вскидывая руки. — Это всего лишь эвфемизм.
— Эвфемизм чего же это был? — удивился Такуми.
— Поцелуев.
— Прекрасный эвфемизм. — Такуми закатил глаза. — Я один считаю, что это может быть важно?
— Да, мне это в голову не приходило, — сказал я с каменным лицом. — Но теперь не знаю, что и думать. Джейку она не сказала. Наверное, не так-то уж и важно.
— Может, ее терзало чувство вины, — предположил он.
— Джейк сказал, что сначала все было нормально, психанула она только под конец, — напомнил Полковник. — Но наверное, дело все же в этом разговоре. Случилось что-то, чего мы не понимаем. — Полковник в отчаянии провел рукой по волосам. — Господи, было же что-то. Что-то у нее там внутри. Нам надо лишь понять что.
— Да, осталось лишь прочитать мысли мертвого человека, — согласился Такуми. — Ничего сложного.
— Точно. Как насчет надраться?
— Я пить не хочу, — отказался я.
Полковник сунул руку в углубление дивана и извлек бутылку Такуми. Но тот тоже не захотел составить ему компанию, так что Полковник ухмыльнулся:
— Мне больше достанется. — И залпом выпил.
через тридцать семь дней
В СЛЕДУЮЩУЮ СРЕДУ ПОСЛЕ религиоведения я наткнулся на Лару. В буквальном смысле. Я ее и раньше видел конечно же. Почти каждый день — на английском, в библиотеке, когда она перешептывалась со своей соседкой Кэти. В обед и ужин в столовке, за завтраком, наверное, тоже видел бы, если бы вставал к завтраку. Она меня, естественно, тоже замечала, но только сегодня так получилось, что мы посмотрели друг на друга одновременно.
Я предполагал, что она к этому времени меня уже забыла. В конце концов, мы и встречались-то всего один день, хотя он и был очень насыщен событиями. Но когда я, спеша на математику, врезался в ее левое плечо, она повернулась и посмотрела на меня. Она была зла, и не потому, что я на нее налетел.
— Извини, — выпалил я, а Лара посмотрела на меня искоса, как будто сейчас либо расплачется, либо начнет на меня ругаться, но потом молча ушла в класс. Это было первое, что я сказал ей за месяц.
Мне хотелось бы, чтобы мне хотелось с ней поговорить. Я понимаю, что вел себя отвратительно.
через сорок пять дней
НЕДЕЛЯМИ МЫ с Полковником жили на благотворительность в плане курева: сигареты нам либо отдавали за так, либо продавали задешево буквально все — от Молли Тэн до недавно остриженного Лонгвелла Чейза. Казалось, что все эти люди хотят нас поддержать, но другого способа выразить свое сочувствие не придумали. Но к концу февраля благотворительность закончилась. Да и к лучшему. Мне было довольно-таки неловко принимать подарки у людей — они же не знали, что это мы вложили Аляске в руку заряженный пистолет.
Так что после уроков Такуми повез нас в «Куса ликорс». В тот день мы с Такуми получили безрадостные результаты первого серьезного теста по математике за этот семестр. Может, это случилось из-за того, что кончились наши собрания с горами картошки из «Макнесъедобнальдса», на которых Аляска объясняла нам то, чего мы не поняли сами, может, из-за того, что мы вообще учебу запустили, но мы оба шли к тому, что и нашим родителям скоро отправят отчеты о неуспеваемости.
— Дело в том, что мне математика просто неинтересна, — прозаично констатировал Такуми.
— Приемной комиссии в Гарварде это будет довольно трудно объяснить, — ответил Полковник.
— Не знаю, — сказал я, — мне кажется, в ней что-то есть.
Мы посмеялись, но смех быстро утонул во всеобъемлющей тишине; я не сомневался, что все думают о ней, о том, что она мертва, холодна и уже вообще не Аляска, и мы больше никогда не услышим ее смеха. До сих пор мысли о том, что ее уже нет, повергали меня в шок.
Теперь, даже если на время становилось весело, вскоре все равно накатывала грусть, потому что, именно когда начинает казаться, что жизнь снова стала как раньше, особенно остро понимаешь, что ее не увидишь уже никогда.
Я купил сигарет. Раньше я в «Кусу ликорс» и не заходил ни разу, но это была именно такая дыра, какую я представлял по описаниям Аляски. Пока я шел к кассе, грязный деревянный пол поскрипывал под ногами, вдруг я заметил большой круглый аквариум с грязной и мерзкой на вид водой, в которой якобы находилась «ЖИВАЯ НАЖИВКА», но на самом деле брюхом кверху плавала целая стая мелкой рыбешки. Когда я попросил блок «Мальборо лайтс», кассирша вежливо улыбнулась мне всеми четырьмя зубами.
— Ты в Калвер-Крике учишься? — поинтересовалась она, и я не знал, говорить ли правду, поскольку, ясное дело, школьникам девятнадцати еще нет, но она взяла блок сигарет и положила его передо мной, не спрашивая моего удостоверения личности. Так что я ответил:
— Да, мэм.