С Джоном Отто тоже познакомился в клубе для белых. Это был англичанин, бывший высокопоставленный военный. Он жил «в очень английском доме с очень английским садом», состоящим из подстриженных газонов и клумб с розами невеселых тонов.
Отто не заходил в ванную дома Джона, но заранее знал, что найдет там два идиотских крана: один с горячей водой, другой — с холодной. Его всегда потрясало, что англичане считали антисанитарную привычку смешивать воду в раковине предметом особой национальной гордости.
Джон поил Отто чаем в садовой беседке. Солнце нещадно палило. На хозяине были шорты и майка, демонстрирующие пожилые неаппетитные, обросшие седыми волосами конечности. Отто ни за что не стал бы принимать в таком виде гостей, хотя его накачанные руки и ноги можно было снимать для обложки спортивного журнала.
На чайном столе стоял антикварный, с гербами, заварной чайничек с отвратительно крепким чаем, который Джон по-английски разбавлял молоком. А еще на столе были бутылка скотча, рюмки, фрукты и галеты.
Отто подумал, насколько разница между немцами и англичанами видна на чайном столе. У немца непременно были бы сдобные булочки, сладкое печенье, конфеты, а англичанин посчитал бы, что галет совершенно достаточно, чтобы сделать гостя счастливым.
Впрочем, счастливым Джону, прежде всего, хотелось сделать не Отто, а своего старого облезлого попугая, дремавшего у стола в клетке.
Джон сперва почистил яблоко, порезал его на дольки и протянул одну попугаю, а потом уже налил чаю гостю. Попугай чуточку погрыз добычу и начал, вопя, выпихивать ее из клетки клювом и лапой.
— Не обращай внимания! Он, как и я, к старости выжил из ума! — пожаловался Джон на попугая, рассматривая в лупу альбом с марками Отто. — Здесь все, как я и думал, глядя на тебя в клубе. Как я и думал… Впрочем, нет, вот хорошая вещь. Но, как ты понимаешь, не уникальная. — Он ткнул в марку худым пальцем.
— Говорят, их не так много, — возразил Отто.
— Не болтай в присутствии старика! Их меньше, чем звезд на небе, но больше, чем волос на моей голове. Когда говорят «не так много», имеют в виду афганок! Я считаю Ротшильда негодяем!
Джон намекал на историю о том, как представитель австрийской ветви Ротшильдов скупил один из первых выпусков афганских марок и сжег все, за исключением нескольких, на глазах у агентов крупнейших марочных фирм. Это сделало его владельцем редчайших марок и дало возможность нажиться на продаже.
— Просто Герострат! Разве у нормального человека поднимется рука сжигать марки? — Отто был согласен с оценкой Джона.
— В основном пустоцветы, — поморщился Джон, продолжая рассматривать марки Отто. — Разве что вот эта. Ты уверен, что она не поддельная? — И снова ткнул в марку сухим пальцем.
— Совершенно уверен. Показывал ее в филателистических клубах. Мне даже предлагали поучаствовать с ней на выставке, — похвастался Отто и напомнил: — Марки для меня не бизнес. Мой бизнес — машины-химчистки нового поколения.
— Люди совсем испортились. Раньше было много филателистов-романтиков, — вздохнул Джон. — Теперь все думают только о том, чтобы нажиться… А как ты сделал свои деньги?
Он поднес к клюву попугая, вышвырнувшего недоеденную дольку яблока, новую дольку, словно она была вкуснее предыдущей. Но птица заверещала и начала игриво клевать палец хозяина.
Отто уже знал, что больше марок Джон любит только эту облезлую крикливую тварь породы «жако» размером с голубя. Попугай все время был при деле сам и все время трудоустраивал Джона. Просыпаясь, он щелкал и посвистывал, что означало «хочу есть», но как только получал еду, совершал невозможные кульбиты, чтобы выбросить ее из клетки подальше.
— Мне повезло. Я работал в химчистке отеля «Хилтон». Приходилось пахать сутками, но я очень упрямый. Это оказалось не зря, ко мне приглядывался один миллионер, чтобы потом предложить место гендиректора крупной химчистки. Думаю, это потому, что я немец, — предположил Отто. — Мы, немцы, умеем работать. И он не ошибся, филиалы стали расти как грибы после дождя. Ведь чтоб развивать такой бизнес, человек должен быть одинок и легок на подъем.
— И еще страшно тщеславен! — захохотал Джон.
— Дело не в тщеславии. Я — миссионер, распространяющий религию чистоты одежды, — возразил Отто и кивнул на попугая. — Он умеет разговаривать?
— Раньше кричал: «Предъяви dompas, скотина!» Соседский мальчишка научил. А теперь молчит. Надо с ним заниматься словами, эта порода может выучить хоть тысячу слов!
— Что означает dompas?
— Это пропуск для черномазого в белый район.
— Я, конечно, турист, но меня все это шокирует, — осторожно заметил Отто.
— В каждой игре свои правила, — оборвал его Джон и тут же сменил тему: — Плохо, что у тебя умерла жена. Ты молодой парень, а черные шлюхи не могут дать ничего, кроме сифилиса. Я видел тебя в клубе с вдовушкой, мужа которой украли в прошлом году. И вот что посоветую: держись от нее подальше!
— Почему?
Отто не любил, когда обсуждали его личную жизнь, но Джон делал это с такой отеческой заботливой интонацией, что хотелось дослушать.
— Зачем тебе баба, из мужа которой скорей всего сделали фарш? Это значит, ее и тебя может ждать та же участь. — Он скривился. — Была бы она хоть красивой.
— Мне она кажется очень красивой!
— Сынок, ты приехал в Йоханнесбург, а не в Лондон. Или ты этого не заметил? Может быть, ты не заметил на улицах надписи «Только для белых»? Или не заметил, что все здесь немножко психи? — Старик пытливо посмотрел ему в глаза.
— Заметил. Но я долго жил в Алжире, меня трудно удивить, — напомнил Отто.
— Что такое Алжир по сравнению с Йоханнесбургом? Йоханнесбург вырос из золотой лихорадки, она и сейчас у всех в крови. Мой отец примчался сюда, взбудораженный запахом золота, а потом привез из Ливерпуля маму, потому что белому здесь было не на ком жениться. Все белые бабы здесь либо проститутки, либо алкоголички.
— Тиана — девушка из хорошей семьи, — возразил Отто.
— Это она двадцать лет назад была девушкой из хорошей семьи! А сейчас она вдова, которой в катастрофе снесло половину черепа с половиной мозга. Если она не принесла счастья своему мужу, значит, не принесет его и тебе.
— Она не виновата ни в катастрофе, ни в его исчезновении. Пока даже не знаю, как спросить ее о муже. Наверное, он был связан с каким-то криминалом?
— С каким еще криминалом? — поморщился Джон. — Это был жалкий болтливый очкарик из Израиля. У меня много друзей на высоких должностях. И есть некоторые предположения, но они останутся при мне… Тем более, что все твои политические интересы на уровне новых стиральных машин.
— Джон, вы невнимательны, я занимаюсь машинами-химчистками, — обиделся Отто. — И продаю не пластырь для мозолей, а технический прогресс. Очистка одежды нефтью была придумана еще в 1855 году французом Жаном Батистом Жолли. И если б химчистка не развивалась, половина человечества заживо сгорела бы в собственных домах потому, что в каждой кладовке по-прежнему стояла бы канистра бензина!
— Не горячись. Мне все равно, стирают твои машины или поют! Я только хочу уберечь тебя от дурного шага. Сам был молод, знаю, что такое, когда играет кровь! — Он снова предложил попугаю яблоко.
— Что касается крови, то я уже не так молод.
— Ну, женишься на ней, и что? За ней мало денег, а рожать в таком возрасте не стоит. Да и кого она родит после аварии? Езжай в Европу, вези оттуда молодую, здоровую, воспитанную сироту. — Понимая, что Отто это не понравится, Джон обращался к попугаю: — И она всю жизнь будет тебе благодарна!
Отто встал, сгреб альбом со стола, положил в портфель и холодно сказал:
— Пожалуй, мне пора.
