кастрюлю с горячей дымящейся картошкой — двух главных героинь тюремных грез.
В конце вечера генерал Шумилов пошутил:
— Лешка, ты даже не посмотрел на деликатесы, но сожрал всю нашу представительскую селедку и картошку!
Алексей отодвинул кастрюлю и задумчиво спросил:
— Мужики, почему они меня взяли? У меня не было ни одной помарки!
Повисла длинная неловкая пауза. У всех здесь была одна профессия, и потому паузу без обид прервали совсем другой темой:
— Завтра получишь денег и накупишь подарков детям!
— Ох, долго меня дома не было! — наморщил лоб Козлов. — Я ж, когда уезжал, обещал сыну с дочкой привезти часы с кукушкой, с родины этих самых часов — Шварцвальда!
— Леш, скажи, что было самое страшное?
— Да не знаю… — пожал Алексей плечами и расстроенно добавил: — Кстати, они не вернули мне альбомы с марками! А там были очень ценные экземпляры!
Однако, прилетев в Москву, Алексей увидел детей далеко не сразу. Его изолировали и поместили в «карантин» на виллу в Серебряном бору. «Кормили на убой, поили на упой», задавали вопросы и в шутку обещали отправить на Колыму.
Алексей понимал, что идет анализ информации, и относился к этому философски. По инструкции он бы тоже долго проверял человека, которого пытали два года иностранные разведки.
Как говорили им еще на погружении:
— Ты пришел сюда добровольно и с самого начала знаешь, что тебе будут доверять, но будут проверять. Потому что за твоей работой стоит безопасность миллионов граждан страны и твоя ошибка может слишком дорого стоить. Внешне умей не выделяться из общей массы, соблюдай конспирацию везде и во всем. И будь каждую минуту готов к тому, что придется рисковать жизнью.
Сытое время взаперти тянулось медленно, и он снова лежал ночами, правда, теперь уже не на вонючем матрасе, а на двуспальной кровати с волшебно вышитым бельем, и анализировал детали.
«Крот» слил разведке его полную анкету и фотографию в молодые годы, значит, сидел в КГБ достаточно высоко и продолжал работать на врагов.
Если бы Алексею показали его сейчас, разорвал бы на куски собственными руками, несмотря на то, что силы еще не восстановились. Нашел бы силы!
Где могла быть ошибка? За границей он читал и писал только по-немецки, по-английски и по- французски. Понимал, что иначе в обиходе может выскочить русское слово. Даже, сильно выпив, матерился исключительно на иностранном языке.
Его сразу учили тому, что нелегал — это человек, переключивший себя внутри на чужую страну, и если он думает на родном языке, надо немедленно прекращать работу и возвращаться, иначе засыплется и засыплет других.
Все годы нелегальной деятельности Алексей избегал личных встреч. Необходимое получал в тайниках и отправлял через тайники. Был десять лет «прописан в Риме», но не провел там ни одной встречи и с людьми из Центра виделся, только выезжая в другую, нейтральную, страну.
А в государствах со сложной оперативной обстановкой, по которым работал, вообще не проводил встреч. И никогда не посещал советских посольств, поскольку в них нереально попасть незамеченным.
Однажды в Европе пошли с женой на концерт Эллы Фицджеральд и Дюка Эллингтона, оба были фанатами классического джаза. И только устроились в первом ряду, как раздался дикий вопль через весь зал:
— Лexa, иди к нам!
Увидел группу сотрудников советского посольства, а с ними корреспондента газеты. Со всеми был знаком еще по учебе в МГИМО.
Сделал вид, что не слышит, шепнул жене:
— Тебе повезло, ты останешься и будешь смотреть. А я ухожу — может, и мне повезет.
И сбежал в пивную.
Как-то возникла резкая необходимость встретиться с человеком, который «вел» Козлова лет десять. Алексей разрисовал метками все стены в условленном месте. Но на связь не вышли потому, что тот человек решил, что это ошибка или деза. Он знал: «Козлов не любит личных встреч».
Все годы после смерти Татьяны работал совсем один.
Однажды под Новый год, накануне отпуска на родину, прилетел из Тегерана в Копенгаген для встречи с резидентом. Обменялись паспортами — Алексей отдал ему свой «железный», с которым все время ездил, резидент ему принес другой, который через некоторое время нужно было уничтожить.
Резидент поздравил Козлова с Новым годом, с награждением «Знаком почетного чекиста» и добавил:
— Поздравляет тебя еще один общий знакомый, который здесь!
— Кто это? — насторожился Алексей.
— Олег Гордиевский.
Олег учился вместе с Алексеем в МГИМО, только на два курса младше. А брат Олега — Василько — учился на два курса старше Алексея. Вместе работали в комитете комсомола. Козлов закончил институт раньше и уехал на нелегальную работу. Гордиевский не знал, где он. А Алексей слышал, что Гордиевского взяли в документальный отдел.
— Откуда Олег Гордиевский знает, что я здесь, если я сам узнал три дня назад о том, что должен быть в Дании? Ты, что ли, ему сказал? Или показал этот мой новый паспорт?
— Знает потому, что он мой заместитель в Копенгагене.
Это была рабочая ситуация, но Алексей уже тогда подумал, что нелегалу без крайней необходимости нельзя общаться с коллегами из резидентуры, а лучше не общаться с ними даже если есть крайняя необходимость.
И когда арестовали в ЮАР, страшно испугался: «Что подумают ребята, где прокол, как объясню, почему попал, если сам не понимаю?»
Карантин закончился, и Козлова повезли на встречу с руководителем Управления нелегальной разведки ПГУ КГБ СССР, проще говоря, с руководителем Управления «С».
С тем самым легендарным Дроздовым, начинавшим карьеру в официальном представительстве КГБ СССР при гэдээровской «Штази». И участвовавшим под псевдонимом Юрген Дривс в операции по освобождению из тюрьмы США Рудольфа Абеля, изображая его немецкого «кузена».
В кабинете был накрыт стол, сидело некоторое количество знакомых и некоторое количество незнакомых. Дроздов обнял Алексея и предложил тост за его здоровье. А когда выпили, рассказал все по порядку:
— И у нас, и у американцев были подозрения, что научно-исследовательская лаборатория в Пелиндабе работает над созданием атомной бомбы. В 1978 году удалось один раз зафиксировать похожую на атомный взрыв вспышку неподалеку от Кейптауна. Когда ты дал шифровку, что есть подтверждение ядерных испытаний, я ночью вызвал на совещание начальников отделов. Обсуждали твою информацию, хотя документальных подтверждений не было. А уж когда ты прислал фотографии, мы были просто на седьмом небе. Запросили все данные об израильских физиках, работавших по этой теме и выезжавших в Африку по своим и чужим документам. Потом искали по базам военного пилота.
— Нашли всю информацию про Гидона Крамера? — спросил Алексей, вспомнив заплаканные глаза Тианы, и сердце сжалось.
— Конечно, нашли! Ты же снял этого Крамера в семейном альбоме, начиная с ясельного возраста! Тогда дали тебе шифровку, чтобы немедленно уезжал из ЮАР, понимали, если засыплешься там, от тебя не
