Ну конечно, девушка наверняка помнит мое лицо.
Я подумал, что, судя по содержимому моего холодильника, наши с аналогом вкусы не слишком различаются, и уступил бразды.
Заказ девушка тоже не записала, а запомнила.
Когда (снова быстро!) первую перемену блюд принесли, я с удивлением обнаружил, что нашу трапезу Алексей решил сопроводить вином. Судя по марке, он решил доставить удовольствие мне, ибо сам предпочитает пиво. Но...
– А ты что, не за рулем? Или живешь в Москве, а не за городом?
– Да нет, и за рулем, и живу на выселках, но я решил, что у нас найдется много о чем поговорить. Так что сегодня я у тебя заночую. Если ты, конечно, не против...
Кто бы возражал!
Я не из тех, кто любит вызывать у читателя обильное слюноотделение, поэтому не стану расписывать, что и как мы ели. Наверное, все это было вкусно, но очень скоро я перестал обращать внимание на поедаемое. Дело в том, что на экране появился тот самый дедуля, который давеча дебоширил в метро.
– А кто это такой? – спросил я.
– О-о, это очень известный рассказчик и романист. Но только не будет он сейчас ничего рассказывать, передача-то публицистическая...
– Погоди-погоди, это может быть интересно.
– Ну слушай, коли охота. А я все это уже почти наизусть знаю!
А старец на экране со вкусом разглагольствовал: «... повторяю, художественный текст должен быть таким, каким его придумал автор! Признаюсь, я очень долго возражал против того, чтобы мои произведения размножались на свитках, а каждого, кто претендовал на роль рассказчика моих работ, экзаменовал лично. Я и теперь не знаю, радоваться мне возросшей популярности или горевать. Мне даже страшно подумать о том, что кто-то своими интонациями или жестами исказит то сокровенное, что я хотел поведать людям. Говорят, что чтение свитков выходит теперь из моды. Что уже лишь самые образованные из нас столь же бегло читают справа налево, как и слева направо. Может быть, таково веление времени. Не знаю, не уверен... Однако я боюсь, что, если свитки отомрут и уступят место чему-то более технологичному, изменятся и сами произведения. Некоторые из вас по собственному опыту, другие понаслышке знают, каких трудов стоит автору организовать повествование так, чтобы завершенный фрагмент полностью вмещался в один проход стандартного свитка, в когда-то сакральные одиннадцать тысяч двести пятьдесят два знака. Кто теперь помнит, откуда и как взялось это число. – Старец горестно вздохнул. – Впрочем, о религии мы поговорим в другой раз. Повествование должно быть непрерывным! Каждому из вас в детстве внушали, что перебивать лектора дурно, что, если вам потребовалось отлучиться даже по самой неотложной надобности, надлежит поднять палец и дождаться предусмотренной автором паузы. А теперь появились эти бумажные кубики с названием, которое порядочные люди избегают произносить вслух. Вы не поверите, они там прерывают текст не только посреди фразы, но и в самом прямом смысле на полуслове, называя это „переносом“ – напоминает неудобь произносимую болезнь, неправда ли? – он издевательски хихикнул. – И читатель вынужден прерывать плавное течение мысли, переводить взгляд в другую точку или даже переворачивать листок. Нет в моих работах ни, извините за выражения, строк, ни страниц! И самозванные соавторы, которые „оформляют“ – а на самом деле деформируют – мои работы, мне не требуются!.. Но ведь есть уроды, которые предпочитают такой изорванный в клочья текст, испытывают, читая его, извращенное, не побоюсь этого слова, наслаждение! Не-ет, уж если родители не привили этим людям надлежащее уважение к повествованию в детстве, общество должно сделать это за них...»
Алексею это выступление показалось неинтересным: наверняка подобные рассуждения ему доводилось выслушивать не раз и не два. Мне же оно, в сочетании с предшествующими событиями, открыло глаза.
Итак, в этой реальности на протяжении нескольких последних веков книг не было, а появившись, они вызвали резкое отторжение со стороны представителей здешней классической культуры. По дороге домой Леха рассказал, наконец, вкратце, как развивалась его цивилизация в отношении распространения знаний. Оказывается, дело было так. До момента изобретения книгопечатания наши культуры развивались практически одинаково. По крайней мере, все известные нам обоим мыслители и ученые древности у нас совпали. Читатель наверное помнит: первое, что напечатал в своей мастерской Гуттенберг, была Библия, и произошло это в те времена, когда Европу терзали религиозные войны. Тут-то и начинаются расхождения. В здешней реальности среди служителей культа нашелся один, который додумался до того, что бесконтрольное распространение знаний может нанести религии непоправимый урон – ведь в результате священники и монахи навсегда утратят монополию на мудрость. И книги были преданы анафеме. Среди простого люда знания распространяли специально обученные монахи (их называли «лекторами»), которые заучивали наизусть громадные тексты и «декламировали» их желающим узнать новое. Естественно, за вознаграждение. Люди же образованные, а жили и работали они преимущественно в монастырях, использовали свитки. Свитки были фиксированной и канонизированной длины, причем писали на них вдоль, первую строку слева направо, как мы, вторую обратно, справа налево, и «вывернутыми» буквами. Это даже породило особый стиль изложения, чтобы каждая такая сверхдлинная строка всегда содержала некоторую законченную мысль. Ясное дело, характер и стиль образования у них заметно отличаются от наших. К примеру, таблица умножения, которую заучивают дети, у них доходит не до десяти, как в Европе, и даже не до двенадцати, как в англоязычных странах, а до двадцати пяти. В общем, они держат в памяти гораздо больше, чем мы.
– Послушай, но не означает ли это, что мы различаемся биологически? А?
– Хм-м, интересно... А театры у вас там есть?
– Ну конечно!
– И что там, актеры наизусть роли заучивают или читают со свитка?
– Наизусть, конечно...
Вопрос разрешился сам собой. Театральные деятели любят сетовать на тяготы и лишения своей профессии, но что-то мне не доводилось читать или слышать, чтобы какой-нибудь артист жаловался, до чего трудно ему заучивать длинные роли. А ведь у абитуриентов театральных учебных заведений проверяют что угодно, но не память.
В первой трети XIX века книги чуть не были изобретены заново, но... Тогдашние инженеры и судовые штурманы применяли, конечно, математические таблицы – держать в голове такие объемы информации невозможно, да и бессмысленно: иное число может никогда в жизни так и не потребоваться. Свитки с этими таблицами, для удобства пользования, разрезали на отдельные листки, которые можно было разложить по столу. А потом (на то они и инженеры!) изобрели нечто вроде скоросшивателей. Однако для работы все листки оттуда вынимали. Как для удобства, так и во избежание нареканий со стороны людей религиозных, которых тогда еще было много.
Наука и техника развивались здесь примерно так же, как у нас, хотя в тех отраслях, где исследователю требуется держать в голове большие объемы информации, они нас опережают, и, наоборот, где требуется изобретательность и выдумка, впереди мы. Основные изобретения и открытия, сделанные у нас, были и тут. Например, плоские тросточки, на которые я обратил внимание в метро, – это аналог наших электронных книг, только оформленных в виде размотанных свитков. Стоят они пока очень дорого, но есть надежда, что подешевеют. А «купе» в метро предназначены для тех, кто хочет по дороге послушать, за особую плату, короткие рассказы, воспроизводимые современными лекторами.
Наверное, излишне говорить, что по дороге ко мне домой мы зашли в магазин, где запаслись спиртным, чтобы было чем освежить горло во время долгого разговора. Поначалу мы собирались сопоставить свои воспоминания, чтобы выяснить, как сказались различия в реальностях на наших конкретных биографиях. Ясное дело, когда каждый человек привычно держит в голове адреса и телефоны всех своих знакомых, многое может пойти по-другому. Однако, как это ни удивительно, сходств оказалось много больше, чем различий. Оказывается, память – не главное.
А потом, как это нередко бывает, сползли на общие разговоры о жизни. Алексей буквально целыми страницами цитировал мне рассказы «своего» Чехова, который, насколько я могу судить, отличается от «нашего», хотя и не слишком. Я же рассказал ему о языках программирования. Они до сих пор программируют в кодах, но, насколько я понял, в результате продвинулись даже дальше, чем мы, – нет у них в системах глупостей типа графического интерфейса, выдуманного якобы для удобства освоения для
