– Почему вам не рассказывали, товарищ майор, не знаю. Может быть, не придавали значения, или в 1939 году эти сведения были секретными. Но теперь не думаю, что это продолжает оставаться тайной. Суть дела проста как дважды два. В 1939 году Гитлер еще заботился о своем реноме перед западными странами и хотел обставить нападение на Польшу как ответ на агрессию с польской стороны. Поэтому несколько эсэсовцев, переодевшись поляками, напали на радиостанцию, находившуюся в пограничном с Польшей местечке Гливице, и передали с этой радиостанции какое-то антигерманское заявление. При этом убили несколько немцев и оставили труп мужика, переодетого в польскую одежду. После этого Гитлер на голубом глазу заявил, что нехорошие поляки устроили провокацию, которая им с рук не сойдет. И ввел в Польшу войска. А дальше вы знаете. Возможно, Гитлер надеялся, что англичане и французы это проглотят, но ошибся, хотя и не намного. Войну ему объявили, но воевать из-за каких-то там поляков англы и франки не стали, потому что все это отвечало их главной цели: устранить буфер между Германией и СССР. Они были уверены, что теперь Гитлер сразу нападет на нас, а он их обманул, начав именно с них. Это ему злопамятные англы не простят. Но на нас Гитлер напал уже без всяких предлогов. По принципу «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», как писал дедушка Крылов.
Пока я говорила, мне в голову вдруг пришла мысль, которой я тут же поделилась с майором:
– Товарищ майор. А как вы думаете, этот сбежавший шифровальщик мог сейчас что-то передать немцам?
– Вполне мог. Поэтому я не только отдал приказ о задержании шпиона, но и передал адъютанту командарма, что пора сниматься с места. Так что нам пора готовиться к выходу.
Выйдя из палатки, я рванула к Астахову, соображая по дороге, что шпион мог поставить что-то вроде радиомаячка, чтобы немецким самолетам было бы легче обнаружить штаб армии. А как соорудить такой маячок? Лично я этого сделать не смогла бы, но даже моих элементарных познаний в радиотехнике вполне хватило для того, чтобы понять: радисту достаточно развернуть рацию, которая у него наверняка компактная, передать сообщение и уйти, оставив рацию включенной. А немцы, взяв пеленг на антенну с двух разнесенных в расстоянии точек, без труда смогут навести эскадрилью бомбардировщиков. Вот это все я и выпалила Астахову, ворвавшись в его палатку.
Астахов, против ожидания, все воспринял довольно спокойно. Для начала он попросил меня все доложить по порядку с самого начала. Я возбужденно запыхтела, потом взяла себя в руки и уже в более сдержанном тоне достаточно связно доложила все, о чем шла беседа с немецким гауптманом.
– Вы все правильно понимаете, товарищ Северова, только не учитываете один важный факт: я тоже здесь без дела не сижу. Мне и раньше было совершенно понятно, что без немецкого шпиона последний налет не обошелся. Поэтому я принял некоторые меры. Подождите пару минут, отдышитесь, выпейте вот водички.
Я выпила воды и совсем успокоилась. А минут через пять в палатку вошел один из приведенных мной пограничников и доложил:
– Товарищ полковник. Один из бойцов хотел самовольно покинуть территорию части. Не подчинился окрику караульного, пытался бежать. При задержании стал отстреливаться и был уничтожен. При нем нашли револьвер системы «Наган», нож и какой-то блокнот.
– Спасибо, товарищ боец. Положите на стол все изъятое и можете быть свободны. Да, – сказал полковник, обращаясь ко мне. – Жалко, что не сумели его взять живым, но хотя бы работу у нас прикрыли. Что же касается наводки бомбардировщиков на наш лагерь, так мы сейчас сами начинаем движение.
Как раз в этот момент в палатку вбежал еще один пограничник, крикнув с порога, что по приказу командарма армия отправляется на прорыв
– Товарищ полковник, а где же ваша машина?
– Все машины, товарищ Северова, отданы под раненых. И ваш шофер с машиной тоже. Думаю, что ваш мотоцикл тоже придется отдать. Ничего не поделаешь. Бросить раненых мы не можем, а машин не хватает. Так что берите с собой самое необходимое, а остальное сдайте старшине в хозчасть. Если сумеем благополучно прорваться к своим, то все получите назад.
Н-да. А если не сумеем, то об этом и думать будет уже некому. Такая вот перспектива. Тем не менее я выполнила приказ и через несколько минут уже топала в составе небольшой колонны особого отдела. За спиной вещмешок с минимальным набором, на плече винтовка, а в кобуре и в кармане традиционная пара пистолетов. Свои гранаты и наган сдала на склад. Зато пришлось взять к себе часть груза у шагавшего со мной рядом Кости, так как он нес увесистый пулемет с боезапасом. Еще одну коробку с лентами тащил пограничник, вооруженный к тому же автоматом и гранатами. Так что мы в какой-то степени представляли классическую тройку времен чеченской войны, как нам описывали в прессе: снайпер, пулеметчик и гранатометчик.
Минут через двадцать стало ясно, что армия стронулась с места очень вовремя. Потому что над нами пролетела эскадрилья «Юнкерсов». Эти «Юнкерсы» очень старательно отбомбились над только что оставленным нами лесом. При этом выяснилось, что хитрый Кузнецов оставил там батарею зениток, немедленно открывших огонь по бомбардировщикам. Этим они как бы подтвердили, что штаб армии пока еще находится на месте.
Глава 11
Нельзя сказать, чтобы наш марш был чем-то оригинальным и увлекательным, но деться было некуда. Либо мы сумеем соединиться с нашей армией, либо нас рано или поздно уничтожат, причем скорее рано, чем поздно. Конечно, если бы речь шла о нескольких десятках бойцов, ну, пусть о сотне, то такое количество людей могло бы надежно укрыться в белорусских лесах, но в 3-й армии, судя по тому, что я слышала, оставалось более пятнадцати тысяч бойцов плюс танки плюс артиллерия. К сожалению, как сказал Астахов, боекомплекта ко всем нашим пушкам и гаубицам хватит максимум на четыре полноценных залпа. То же самое и для танков. Если за один короткий и, понятное дело, жестокий бой мы не прорвемся к нашим, всю технику придется бросить и дальше пробиваться только со стрелковым оружием. Возможно, минометы останутся, но они большой роли не сыграют. Мин к ним тоже мало. Что нас может как-то выручить, так это устойчивая пока радиосвязь с фронтом. И остается надежда, что в критический момент наш прорыв поддержат авиация и фронтовая артиллерия.
Пока ноги работают, голова отдыхает. Поэтому мне во время марша ничто не мешало обдумывать разные варианты моего участия в прорыве. Как всегда, я старалась сообразить, что бы еще такое придумать (или вспомнить), к чему немцы не готовы, а наши, может быть, еще не изобрели. Эх, где же то яблоко, которое так вовремя тюкнуло Ньютона по маковке? Ой! Я оступилась и получила чувствительный удар, нет, не яблоком, а прикладом собственной винтовки, и не по голове, а совсем по другому месту. И самое странное, что этот удар тоже дал результат. Может быть, у меня не все мысли в голове? На досуге обдумаю этот удивительный факт, а пока я сунулась с очередной порцией вопросов к полковнику, который вышагивал в нескольких метрах от меня.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться?
– Разрешаю, товарищ лейтенант госбезопасности.
– Сколько в нашей 3-й армии снайперов?
Вопрос для полковника явно оказался неожиданным, но на то он и начальник контрразведки целой армии, чтобы знать ответы на неожиданные вопросы.
– Ну и вопросы вы задаете, товарищ Северова. Я знаю, что до начала войны в армии насчитывалось девятнадцать снайперов, которые прошли специальную подготовку. Но сколько осталось после боев, уже сказать не могу. Это вопрос не ко мне, а к начштаба армии. А почему это вас вдруг заинтересовало?
